– Ну и что, – посмотрел на нее мутными глазами подполковник. – Кажись, пожил уже – надо и на покой.

– Не знаю, не по-божески это как-то, – не соглашалась Гирина. – Такую квартиру мог бы сыну или, допустим, внукам подарить. Ведь есть же у тебя где-то, говоришь…

Уляхин вслух задумался:

– Вероятно, где-то есть. Но очень далеко… За границей теперь уж, в Западной Украине. Когда мы в лесу стояли…

– Вот и поговори с ним. У него вообще уже крыша едет, – сказал опять Гирин. – Теперь еще Украину приплел.

– А ты бы как думал, – тихо всхлипнул Уляхин. – Везде судьба носила…

– Нет, правда, дядя Коля, ты бы воздержался маленько, – произнес Лушников Николай, не отрывая глаз от пола. – Ведь ты же знаешь, что в таких случаях бывает. Кстати, соседи теперь тоже наверно все знают, что пьешь…

– Имею право! – Нос у подполковника снова взметнулся кверху. – Не смейте мне говорить, что это не так! Читали Конституцию?! И что в ней написано?! Запрещают?! Нет?! Тогда вас никто не задерживает…

Проговорил и тоже уставился в пол. Вот он каков – за дверь выпроваживает! Попугай и есть!

Народ поднялся. Пусть пеняет потом на себя. Его по-хорошему предупреждали.

Столпились у двери, оглядываясь на одинокого, как столб, подполковника, и взялись за ручку. Пока, ненаглядный ты наш.

Вышли втроем. Лушников Николай почему-то задержался – вероятно, решил произнести заключительную речь. Потом вышел на улицу, пряча глаза: майор полиции, а ничего с пьяницей сделать не может.

– Может, его в психушку… – высказала предположение Гирина.

На нее покосились, но ничего не сказали. Можно бы и туда, но был бы толк. А можно и в наркологический диспансер – самое подходящее место для дурачка. Хватит, действительно, нервы народу тратить. Есть и еще один вариант, учреждение, с которым Попугай заключил свой дурацкий договор. Заключил, словно ему денег мало. Военная пенсия ему не нравится – добавки, гад, захотел.

– Они же меня самого чуть по миру не пустили… – припомнил Александр Сергеевич.

– Зато ты у нас женился. На молоденькой, – тряхнула кудряшками Гирина. – Хорошо с молодыми?… Чуть сына своего не лишился…

Александр Сергеевич отвернулся от подъезда к огромному тополю с чирикающими в его кроне воробьями. Словно не слышал слов, сказанных в собственный адрес. Всякое бывает в жизни, так что не надо…

Четверо гостей развернулись и пошли к себе домой. Нагостились, называется: даже чаем, попугайская морда, не угостил. Хлещет в три глотки с присвистом и не приставай!

Попугай дождался, глядя из окна, пока гости не уплывут из поля зрения и громко произнес:

– Отзовитесь, горнисты!

Шкаф в прихожей заскрипел и наружу вывалился, пропахший нафталином, бородатый тип. Утер с лица пот, распрямился. Косматому только в шкафах и прятаться.

– Ну как оно, Санек? – спросил Попугай. – Очко жим-жим?…

Бородатый предпочел не отвечать. Кашлянул в кулак и пошел в зал, встряхивая на груди мокрую клетчатую рубаху.

– У нее, у этой Гириной, прием одинаковый. – Уляхин шел следом. – Это такой ход у нее – воспитывать. Гирина своего вырастила – теперь за меня взялась. Ей кажется, что я совсем уже.

Бородатый продолжал молчать. Сел к столу и продолжил трапезу, прерванную перед этим внезапным звонком в дверь. Соорудил себе бутерброд из ветчины и стал поглощать, запивая газированной водой. Дед глядел на него в оба глаза, собираясь что-то сказать.

– Может, чаю? – спросил.

– Не надо. Мы привыкшие, – отказался бородатый.

– Бодливой корове бог рог не дает, – произнес хозяин. – А бодаться охота… Она думает, что у меня всего одна извилина. Даром что сама прочла за свою жизнь лишь справочник по геморрою. И этот… Сука кровожадный… Спит и видит…

Бородатый жевал, сопя в две дырки и слушал. Может, и сказал бы слово, да занят.

– Вечно чего-нибудь ждем – то революции, то второго потопа. Не нравится мне ждать, – бормотал Уляхин. – Чует мой клюв – пора шевелить рогами…

Подполковник внутренней службы вспоминал давно забытые жаргонизмы. Он подошел к журнальному столику, сел в кресло, придвинул к себе телефон. Потом водрузил себе на нос очки, поднял трубку, послушал и принялся тыкать корявым пальцем в блестящие кнопки. Он еще не совсем того, чтобы вдруг сразу нате вам.

– Я это! – вдруг заговорил он быстро, громко и размеренно. – Договор хочу расторгнуть! Который на срок жизни! Что значит не могу?… Что значит не имею права?… Как вас следует понимать?! Буквально или переносно?… Ах, вот даже как… Выходит, что он на срок жизни и назад ходу нет никакого?… Понятно.

Ответы были удручающими.

– Но я на этом не успокоюсь, – продолжал подполковник. – Завтра пойду к новому прокурору – пусть там мне объяснят. А вам сроку всего лишь до вечера. Присылайте агента – будем разговаривать. Разочаровался я в вас. Тем более мне уезжать надо…

Фирма не сдавалась.

– А мне вообще по хрену, кого пришлете – хоть юриста, хоть тракториста, – вышел из себя Уляхин. – Только не забудьте, что времени у вас нет.

Закончил говорить и быстро положил трубку.

Потом обернулся к бородатому:

– Вере своей звони. Пусть с работы не опаздывает. Живите теперь – вместо сына с дочкой, если у вас трудности с жильем…

Проговорил и мигнул хитрым, вдруг налившимся зеленью, глазом. Бородатый вдруг понял, что вовсе не выцветшие у деда зрачки – это только вначале казалось. При первом знакомстве.

Уляхин снова поднял трубку. Звонок на мобильный телефон сыну давнего товарища не повредит.

– Алле. Это я… Тот самый, который… Нерв у меня больше не выдерживает, так что с этим делом хочу покончить. Короче говоря, в услугах фирмы больше не нуждаюсь… Позвонил этим только что, от услуг отказался… А как же, конечно, я молодец. Другого выхода не вижу… Думаю, там поймут… Куда они денутся, должны сообразить… Я ведь тоже не пальцем деланный…

Решетилов сидел в кабинете у Гноевых, когда раздался звонок. «Главный Геронтолог области» поднял трубку, стал говорить и сразу покрылся пятнами. Потом побледнел, словно бурая водоросль. Анатолий Семенович сразу понял, что у Бориса Валентиновича надумал соскочить с крючка очередной клиент. Наслушаются всякой ереси по телевизорам, а потом названивают.

Гноевых бросил трубку и снова покраснел. Квартира в самом центре города неожиданно уплывала из рук. Казалось бы, дело в предприятии только что пошло в гору, но кому-то взбрело в голову заронить в чужую душу искру сомнения. Как холодной водой окатил из ведра, мерзавец. Однако директор знает себе цену и просто так не отступит. С клиентом надо работать. Естественно, что теперь это придется делать самому. Потому что нет у него больше отчаянной помощницы Бачковой – по делу о взятке сидит вместе с тестем на нарах в следственном изоляторе. Того как глухаря взяли. Натурально впихнули в руки тысячными рублевыми купюрами – тот и схватил от жадности. Теперь всем известно, что тесть у Бориса сидит – знакомые лица отворачивать стали. Зато раньше, бывало, на ходу подметки рвали. Хитер был лис. На кой хрен наживку клюнул – совершенно не понятно. Может, от старости соображать перестал?