Когда убили Джеймса, я не была знакома с сестрами Мур. Я встретилась с ними уже после другой жестокой смерти – их подруги Аманды. Так что они не могли изначально запланировать повесить на меня убийство.

Так почему я?

То, что наши с Амандой пути пересеклись в такой ужасный момент, было чистой воды совпадением. Этого они подстроить не могли; если бы я не остановилась тем жарким августовским утром, чтобы собрать волосы, и не потеряла двадцать две секунды, я бы успела на предыдущий поезд.

Откидываюсь на сиденье, пытаясь понять, что имела ввиду полиция под фразой «убили с особой жестокостью». Не могу представить, чтобы Кассандра и Джейн кого-то убили – тем более с особой жестокостью.

Мы приближаемся к конечной станции; я узнаю изогнутый ствол дерева на углу – я уже видела его сегодня. Встаю и слышу, как при этом хрустят суставы.

Парень в слегка потрепанной одежде еще спит. Достаю из сумки последний протеиновый батончик, тихонько подхожу и кладу его на соседнее с ним сиденье.

Поезд останавливается. Осматриваю платформу, выхожу, перехожу на другую сторону и жду поезда обратно на Манхэттен.

Девятнадцать лет назад

Поначалу тот вечер среды казался вполне обычным.

Кассандра и Джейн ели на кухне жареного цыпленка с зелеными бобами, пока их мать пила белое вино с содовой и готовила то, что называла «крудите», к приходу их отчима. Они уже сделали домашнее задание, и их рюкзаки ждали нового школьного дня в шкафу в прихожей.

Они жили у отчима уже больше года, и за это время твердо установился негласный порядок: когда он возвращался домой, они исчезали.

По будням это обычно происходило около семи вечера.

Но Кассандра едва успела проглотить последнюю ложку бобов, когда открылась входная дверь и раздались шаги.

Их мать схватила со столешницы сумку и нанесла новый слой розовой помады, используя в качестве зеркала дверцу холодильника.

– Ты сегодня рано! – воскликнула она, когда отчим в костюме-тройке зашел на кухню. В ее голосе прозвучала поддельная радость: Кассандра и Джейн слышали ее уже миллион раз до этого – например, когда Джейн подарила ей сделанные в школе разноцветные бусы из макарон, или когда Кассандра сказала, что ей нужно будет испечь печенье для рождественского вечера, или когда их пожилая соседка затевала разговор о своих помидорах.

– Не терпелось тебя увидеть, – ответил отчим, но его голос тоже звучал необычно. Когда их мать подошла поцеловать его, девочки заметили, что он отвернулся.

– Вы закончили?

Мать забрала у девочек тарелки. Джейн еще не доела – она оставила хрустящую куриную кожицу напоследок, – но протестовать не стала.

В воздухе витало что-то странное.

Кассандра тоже это почувствовала.

– Пойдем наверх, – сказала она, взяв сестру за руку.

Уходя, они услышали громкий голос отчима:

– Ну как прошел день?

– Отлично, отлично, – ответила их мать. – Давай налью тебе выпить.

Поднимаясь по лестнице, девочки услышали, как из формы с резким треском выпадают кубики льда.

– Хорошо позанималась на степ-аэробике? – спросил отчим.

Тишина. Потом кубики упали в бокал.

– Погоди, – прошептала Кассандра, сжав руку сестры. Они уселись на верху лестницы и обнялись. Пахло лимонным полиролем, которым домработница натерла днем перила; носки вжимались в мягкий, от стены до стены, ковер – мать запретила ходить по нему в обуви.

– Да, нормально, – ответила их мать. Повисла пауза. – Что-то не так с твоим напитком?

Еще одна пауза. Дом погрузился в странную атмосферу. Сестрам показалось, что они попали в фильм ужасов.

Что-то назревало и вот-вот должно было взорваться.

– Он злится? – прошептала Джейн.

Кассандра пожала плечами и приложила указательный палец к губам.

– Цыпленок на ужин? – спросил отчим. – Я думал, ты предпочитаешь стейки.

Кассандра сжимает руку Джейн.

– Милый, о чем ты? – тон их матери стал визгливым. – Мы не едим красное мясо в этом доме… Помнишь, что сказал твой доктор?

– Да, но я подумал, может, тебе сегодня захотелось разнообразия.

Джейн посмотрела на Кассандру и поморщилась. В словах отчима явно скрывался какой-то намек.

И их мать, похоже, его поняла.

– Любимый…

Он перебил ее:

– Сегодня утром меня ждал сюрприз. Я получил письмо. Кто-то подсунул его под дверь моего офисного здания.

– От кого?

– Подписи не было.

– Что… Что там было написано? – запинаясь, спросила их мать.

– Вот, я сейчас тебе прочитаю. – Послышался шорох бумаги, затем он прочистил горло. – «Проверь, куда твоя жена на самом деле ходит по средам, когда говорит, что у нее степ-аэробика».

Повисло гробовое молчание.

Потом они заговорили громче, и его голос заглушил ее. Он использовал несколько знакомых девочкам плохих слов – и одно незнакомое. Их мать заплакала.

Последним, что сказал их отчим, было:

– Я хочу, чтобы утром вас тут не было.

После того вечера среды все изменилось. Их семья разрушилась, и теперь они втроем – Кассандра, Джейн и их мать – жили в маленьком съемном домике. Они вернулись в свою старую государственную школу, а мать снова вышла на работу. Не было больше морского языка и нежно-розовой краски.

Зато теперь им не приходилось снимать и аккуратно убирать в шкаф обувь всякий раз, когда они заходили в обветшалый маленький домик, окруженный забором из проволочной сетки. Не приходилось исчезать каждый день в семь часов вечера. А еще Кассандра и Джейн снова начали жить в одной комнате, где могли шептаться до поздней ночи и находить успокоение в ровном дыхании друг друга, если им вдруг снились кошмары.

Иногда – особенно после ужина, подняв усталые ноги и закурив «Вирджинию Слимс», – их мать рассуждала об авторе анонимного письма.

– Кто мог отправить эту записку? – спрашивала она, втыкая в пепельницу очередной бычок со следами розовой помады. – Словно кто-то захотел наказать меня.

Кассандра и Джейн лишь молча переглядывались.

Ровно в десять утра, когда открываются двери Нью-Йоркской публичной библиотеки, я первая, кто заходит внутрь. Я ждала открытия, сидя между двумя мраморными львами, расположенными у входа. Когда-то давно они носили клички Терпение и Стойкость, потому что бывший мэр Нью-Йорка Фиорелло Ла Гардиа считал, что именно эти качества нужны горожанам, чтобы пережить Великую депрессию.