Первым делом Гаврила Корнеевич выразил желание повидать Петра Поносова. Хотя он прибыл в Чермоз прежде всего с той целью, чтобы в рапорте можно было доложить о личном участии в пресечении заговора, ему все же хотелось взглянуть на вождя заговорщиков. Однако, будучи проведен в кабинет управляющего и по­глядев на светловолосого паренька в разодранном пол мышкой сюртуке, Гаврила Корнеевич проговорил лишь:

— Так-с...

И пошел вон, с удивлением размышляя о том, что ничто не выдает в этом мальчике опасного преступника.

Затем управляющий почтительно доложил Гавриле Корнеевичу события последних суток. Присутствовав­ший при разговоре Клопов сказал, что господа владель­цы во всем полагаются на мудрость его превосходительства. Но Гаврила Корнеевич не обратил на его слова никакого внимания. Зато, узнав, что Ширкалин остается пока на свободе, он тут же распорядился подверг­нуть аресту и его. Готовые последовать возражения Ивана Козьмича он отмел выразительным движением затянутой в перчатку руки. Впрочем, Гаврила Корнее­вич тут же уточнил свое распоряжение, объявив, что

запирать Ширкалина в конторе не следует, поскольку сегодня же все составители общества будут вывезены в Пермь.

Через час три простые кошевы стояли возле контор­ского крыльца в вежливом удалении от губернаторско­го возка. Возбужденные чермозцы, усердно разгоняе­мые жандармами, расходились, но вскоре вновь куч­ками собирались поодаль. Губернатор для чермозских обывателей был властью столь недостижимо высокой, что почти уже и не страшной. Так для простого солдата ротный командир — начальство несравненно более гроз­ное, нежели командующий армией.

Слухи облетели весь завод, и ввиду такого события никто не желал оставаться дома. Тем более, что день был воскресный.

В стороне расположился со своим обклеенным цвет­ной бумагой ящиком бродячий раешник, ярославский мужичок лет сорока с редкой бороденкой. Он вчера еще забрел в Чермоз, следуя из Соликамска в Пермь. И се­годня Клопов дозволил ему выставить для обозрения свой раек. Тем самым он думал отвлечь народ от вред­ного зрелища увозимых преступников. С этой целью мужичку велено было стоять у лавок возле церкви. Но он, следуя за скоплением возможных зрителей, посте­пенно перекочевал поближе к зданию конторы.

Раек его представлял собой деревянный ящик и на­зывался так потому, что желающие могли увидеть в нем «рай да муку по копейке за штуку». В ящике продела­ны были отверстия вершка полтора диаметром, куда вставлялись увеличительные стеклышки. Внутри поме­щался валик. На него наматывались склеенные в ленту картинки с Бовой-королевичем, погребающими кота мы­шами и крестной мукой спасителя. Зрители припадали глазами к отверстиям, а мужичок проворачивал валик с помощью приделанной к ящику ручки. Одновременно он нажимал на педаль, отчего кукла-рыцарь на крыш­ке райка начинала хлопать в бубны. Для не избалован­ных зрелищем чермозских обывателей нехитрое это изо­бретение было в диковинку, и Клопов сильно надеялся на его отвлекающее воздействие.

Пока губернатор обедал, преступникам дозволено было попрощаться с родными. К Петру пришел отец. Он тихо плакал, привалившись к стене, и бормотал одно:

— Счастлива мать, что не дожила... Счастлива мать...

Брат же Николай прийти остерегся.

Потом членов общества начали выводить из конторы и попарно рассаживать в сани. Семена усадили рядом с Федором. Мишеньке выпало сесть с Лешкой, а Пет­ру— с Матвеем Ширкалиным. Матвей держался гордо и отчужденно. В санях он разместился как можно даль­ше от своего соседа, стараясь даже ненароком не за­деть его локтем.

И Петр, заметив это, с внезапно прорвавшейся зло­стью проговорил громко:

— Да ты не бойся замараться-то... Слезьми обмо­ешься!

В этот момент мужичок у райка нажал на педаль, и деревянный рыцарь звонко ударил в бубны. Рыцарь был носатый и напомнил Петру почему-то Куно фон Кинбурга.

А мужичок закричал пронзительным раешным го­лосом:

— Ведомость из ада! Прошу, ведомость из ада... Подходи, не давись, по порядку разберись! С баб пя­так, девки — за так!

Возле райка завертелась стайка мальчишек, кое-кто из взрослых начал подходить, и Клопов с довольной улыбкой наблюдал успех своей затеи.

— Милостивые государи, — кричал мужичок, — я ве­лю греть чай не в самоваре! Разогрею вам олово за- место пуншу, вот ужо потешу вашу душу!

Странно звучали эти обещания, и неизвестно кому были они предназначены.

— Кто его допустил? — Гаврила Корнеевич в упор глянул на Ивана Козьмича.

А мужичок все пуще заливался:

— Это питье станет вам в охотку! Ужо пошире рас­творяйте глотку...

— По моему предположению... — встрял было Кло­пов.

Но Гаврила Корнеевич оборвал его:

— Убрать немедля. Чтоб духу не было!

Случившийся поблизости Лобов бросился к мужич­ку. На бегу он поддал для страху сапогом снежный ком и угодил прямо в лицо стоявшему рядом с райком Клю­чареву.

— Опять ты здесь! — просипел Лобов.

Петр заметил, что Ключарев, счищая с бороды на­липший снег, бочком начал пробираться поближе к дому.

Петр поискал глазами Анну, ожидая увидеть ее где- то рядом. Но увидел совсем в стороне. Анна одиноко стояла поодаль, закусив плотно сжатыми губами кисть цветастого платка, покрывавшего ей голову и плечи. Петра поразило, как разом стала она походить лицом на покойную мать. И печальное это сходство тоской по­лоснуло по сердцу. Что-то станется с ней?

Между тем кучка мастеровых тесно сгрудилась во­круг мужичка с райком, заслонив его от Лобова. В этой кучке Петр приметил Ивана Ширинкина и других пар­ней с кричной фабрики. Клопов тоже отметил заминку, вышедшую с исполнением приказа Гаврилы Корнееви­ча. Мастеровые угрожающе надвигались на старшего полицейского служителя, и Клопов подумал, что не од­но лишь стремление насладиться зрелищем «адской му­ки» побудило их к этому. Он вспомнил побег Егора Якинцева, колечко на пальце у Анны Ключаревой и рассудил, что заговорщики, несмотря на принятые меры, могли еще оставаться в Чермозе. Причем в числе огром­ном, не известном до конца ни ему, ни Ивану Козьмичу, ни даже Лешке Ширкалину. Относительно того колечка у Клопова никаких доказательств не было, поскольку он так и не сумел разглядеть его вблизи. Но тем не ме­нее Клопов, не задумываясь особо, мог хоть сейчас на­звать с десяток лиц, за которыми следовало учредить строжайший надзор.

На помощь Лобову побежали жандармы, и сам по­лицейский служитель, воодушевившись, вывернул из но­жен мутно блеснувшую саблю.

Мастеровые расступились. Кто-то побежал, кто-то отошел с достоинством. Лобов ухватил мужичка за пле­чо и повел в здание конторы. Улица быстро начала пу­стеть. Лишь ребятишки, не обращая ни на кого внима­ния, облепили брошенный раек.

Забираясь в возок, Гаврила Корнеевич бросил Ива­ну Козьмичу:

— Перепишите зачинщиков!

Помолчал и добавил:

— А неспокойно у вас в имении, милостивый госу­дарь! И куда только господа владельцы смотрят!

Иван Козьмич,