можно отказаться от гипнотической терапии. Дабы предупредить возможные возражения, скажу сразу, что я отказался от гипноза не потому, что не желал иметь дела с базовыми силами человеческой психики, а потому, что хотел бороться с ними прямо и открыто. Осознав, какие силы играют роль в гипнозе, я отказался от него, ибо стремился избавиться от всех косвенных преимуществ этого метода. Мы, психоаналитики, – да и наши пациенты тоже – ежедневно убеждаемся в том, что работаем не с «переносом на аналитика»[144], а против него и вопреки ему. Посему мы делаем ставку не на веру пациента, а на его критику. Пока это все, что я хотел бы сказать по этому щекотливому вопросу.

[602] Как следует из вашего письма, мы с вами солидарны в отношении теоретического аспекта лечения внушением. Стало быть, мы можем приступить к следующей задаче, а именно достижению согласия по практическим вопросам. Ваши замечания по поводу дилеммы врача – быть ему магом или ученым – подводят нас к самой сути проблемы. Я стараюсь не быть фанатиком, хотя есть немало тех, кто обвиняет меня в фанатизме. Я ратую лишь за признание методов исследования и их результатов, а не за применение психоаналитических методов любой ценой. Я достаточно долго был практикующим врачом, чтобы понимать: практика подчиняется и должна подчиняться иным законам, нежели поиск истины. Можно даже сказать, что практик в первую очередь должен подчиняться закону целесообразности. Со стороны исследователя было бы в высшей степени несправедливо обвинять практика в том, что он не использует «единственно верный» научный метод. Как я писал в своем последнем письме, «истина есть истина, когда она работает». Впрочем, и практик не должен упрекать исследователя, если в своих поисках истины и новых, быть может лучших, методов он пробует необычные процедуры. В конце концов, главный удар примет на себя не практик, а исследователь и, возможно, его пациент. Практик должен, конечно, использовать те методы, которые он умеет применять с наибольшей пользой и которые дают ему сравнительно лучшие результаты. Мой либерализм, как видите, распространяется даже на христианскую науку. Однако я считаю совершенно неприемлемым, чтобы Франк, практикующий врач, бросал тень на исследования, в которых он не участвует, – на то самое направление, которому он обязан своим собственным методом. На мой взгляд, научному сообществу давно пора перестать воспринимать всякую новую идею в штыки. Никто не требует от Франка и его confrères[145], чтобы они стали психоаналитиками. Мы оставляем за ними право на существование, почему же они стремятся ограничить наше?

[603] Как видно по моим собственным случаям «исцеления», я вовсе не сомневаюсь в действенности внушения. У меня просто возникло чувство, что я мог бы найти нечто лучшее. Эта надежда была оправдана. Не вечно же должно быть так, как говорит Фауст:

И если благ земных нам удалось добиться,

То блага высшие относим мы к мечтам[146].

[604] Признаться, на вашем месте и я бы частенько испытывал затруднения, если бы полагался исключительно на психоанализ. Я с трудом могу представить себе общую практику, особенно в лечебнице, без каких-либо вспомогательных средств, кроме психоанализа. Правда, в цюрихской клинике Бирхера[147] принцип психоанализа приняли по крайней мере несколько ассистентов, но там на пациентов оказывается и целый ряд других важных просветительских влияний, без которых, вероятно, дела бы шли гораздо хуже. В моей собственной сугубо психоаналитической практике я часто сожалею о том, что не могу воспользоваться другими методами, которые, естественно, доступны в любом учреждении, но только, конечно, в особых случаях, когда сталкиваюсь с неконтролируемыми, неподготовленными пациентами. Кто из нас рискнет утверждать, что открыл панацею? В некоторых случаях психоанализ работает хуже, чем любой другой метод. Но ведь никто не говорит, что психоанализ должен использоваться всегда и везде. Только фанатик может придерживаться подобной точки зрения. Для психоанализа пациентов следует выбирать. Случаи, кажущиеся мне неподходящими, я без колебаний направляю к другим врачам. На самом деле это происходит не так уж часто, потому что пациенты отфильтровываются сами. Те, кто обращается к психоаналитику, обычно знают, почему они обращаются именно к нему, а не к кому-то другому. Кроме того, для психоанализа идеально подходят многие невротики. В таких вопросах необходимо избегать всякого схематизма. Глупо биться головой о кирпичную стену. Какой метод будет использоваться – простой гипноз, или катартическое лечение, или психоанализ, – зависит от случая и предпочтений врача. Каждый врач добивается наилучших результатов с помощью инструмента, которым владеет лучше всего.

[605] Впрочем, за некоторыми исключениями, я должен сказать, что для меня, как и для моих пациентов, психоанализ работает лучше, чем любой другой метод. Это не просто вопрос чувства; по опыту я знаю, что психоанализ может помочь многим пациентам, невосприимчивым ко всем другим методам лечения. Я знаю, что многие мои коллеги пришли к аналогичному заключению, даже те, кто занимается исключительно практикой. Маловероятно, чтобы в корне неполноценный метод пользовался столь большой поддержкой.

[606] Применяя психоанализ в подходящем случае, аналитик обязан найти рациональные решения конфликтов. Мне возразят, что многие конфликты внутренне неразрешимы. Люди, разделяющие подобную точку зрения, думают только о внешних решениях, которые в основе своей не являются решениями вообще. Если муж не ладит с женой, он, естественно, полагает, будто конфликт разрешится, если он женится на другой. Но это не решение. Старый грешник разрушит новый брак точно так же, как и предыдущий. Реальное решение приходит изнутри, да и то только потому, что пациент принимает иную установку.

[607] Если внешнее решение возможно, психоанализ не нужен; но если требуется решение внутреннее, перед нами встает особая задача психоанализа. Конфликт между «любовью и долгом» должен разрешаться на том уровне характера, где «любовь и долг» уже не противопоставляются друг другу. Точно так же следует разрешать распространенный конфликт между «инстинктом и общепринятой моралью» – с учетом обоих факторов. Последнее, опять-таки, возможно только через изменение характера. К этому изменению и стремится психоанализ. В таких случаях внешние решения хуже, чем полное отсутствие решений. Естественно, по какому пути в конечном счете следует пойти врачу и каков его долг, зависит от практической целесообразности. Я рассматриваю вопрос о совести – должен ли врач оставаться верен своим научным убеждениям – как второстепенный по сравнению с гораздо более важным вопросом о том, как он может наилучшим образом помочь больному. При случае доктор должен уметь играть роль авгура. Mundus vult decipi[148] – но лечебный эффект не есть обман. Разумеется, существует конфликт