забраться под одеяло, уснуть навсегда, и нестись, чтобы рвать и метать.

Пустота росла внутри со страшной скоростью, я автоматически засовывала свои чувства все глубже и глубже. Не давая им проявиться, не позволяя завладеть мной. Нет мыслей — нет эмоций. Нет эмоций — нет проблем. Остальное решим по факту.

Но, если…

Я снова накрыла ладонью живот, но ничего не почувствовала. Нет никаких признаков. Дракон всего лишь хотел убедиться, что не оставил следов. А Алфирея знает зелье, потому что его не спутать ни с каким другим. И все бы ничего, но никто в этой ситуации не хотел узнать мое мнение?

Пожалуй, настало время всем напомнить, что оно у меня есть.

Я поправила лямку сарафана, откинула за спину кудри и, убедившись, что выгляжу почти как прежде, произнесла:

— Пригласи их войти.

Глава 67

Отец и Киллиан ворвались в комнату ураганным ветром. До этого Ирна стояла насмерть, не впуская в мои покои никого. На меня накинулись с расспросами, мужчины суетились, пытались коснуться, посмотреть, получить ответы, но я прекратила их суету одним жестом.

— Хватит, — сказала спокойно, поставив чашку с чаем на журнальный столик. — Прекратите суетиться.

— Милая, ты в порядке?

— Как видишь, папа, в полном, — претензионный тон задавить не удалось. Едкость так и прорывалась, хотя я дала себе зарок отыграть как на премию Тоскара. — Сразу хочу пояснить: мне в подарок… уже не помню кто, прислал зелье забвения. Возможно, вы видели его среди моих вещей. Я это зелье приняла.

Повисло напряженное молчание. Отец и Киллиан переглянулись. Они стояли передо мной, как провинившиеся ученики перед директором школы. Заслужили! Они мне врали. Манипулировали. Не считались с моим мнением. Пусть теперь не ждут, что я буду доброй и ласковой, как прежде. Нельзя сломать человека, и надеяться, что само зарастет.

Не зарастет.

Это так не работает.

— То есть ты не помнишь, как… — отец замолчал.

Огромное количество «как» пронеслось перед внутренним взором вереницей черных воронов, несущих боль, страх, отчаяние и ненависть. Глаза обожгло подступившими слезами, горло скрутило жгутом. Я снова отпила сладкого чаю — дала себе паузу и сняла мышечные зажимы.

— Все «как» остались за гранью моей памяти.

— Но, милая…

Я снова подняла ладонь, пресекая рассуждения на тему.

— Киллиан. Мне угрожает какая-нибудь опасность?

— На данный момент — нет. Вопрос с оборотнями я постараюсь уладить. Корас озадачен твоим отказом от предложения руки и сердца. Как и вся стая.

Я поморщилась. Этот момент, почему-то, ни разу из моей памяти не стирался, хотя стоило бы. Как и тот омерзительный поцелуй с языком, прежде бывавшем там, где бывают языки всех собакообразных.

— Отлично. В таком случае, я приняла решение, и вам не остается ничего иного, кроме как смириться. Я не желаю вспоминать, что со мной происходило.

Отец икнул и чуть не сел на пол. Киллиан подхватил его и усадил на кресло возле платяного шкафа.

— Это моя жизнь, мой выбор и мое право. Я хочу полностью сосредоточиться на своей карьере и роли, которую едва не потеряла из-за событий, о которых ничего не хочу знать. Они разрешены? Получили свое логическое завершение?

Риторический вопрос. Алфирея взяла, что хотела, дракон — тоже, мама… Ее уже не вернуть, и я не стану бередить рану. Ледяная стена надежно оберегает здравость моего рассудка.

— Д-да, — рассеянно пробормотал отец, ища поддержки у Киллиана.

Папа сам на себя не походил. Всегда веселый, задорный и едкий, он напоминал суслика, впервые выглянувшего из норки и увидевшего непривычный огромный мир.

— Вот и славно! Сообщите режиссеру, что я полностью оправилась и готова продолжать съемки.

Возникшее возражение я прервала поднятой ладонью и мягкой, но подавляющей улыбкой.

— Я. Готова. Продолжать. Съемки.

И, пока нежилась на процедурах, отлично освежила текст роли, уже потерявшийся в играх с моим разумом. Теперь, когда все думают, что я ничего не помню, им не будет необходимости врать, манипулировать и юлить. Мы просто закроем эту тему.

Сила, которой я не умела пользоваться, мне без надобности. Она, как паразит, отравляла мою жизнь. Я хочу сниматься, я люблю играть, и это — единственная сила, которая мне нужна. Сила повелевать эмоциями людей. Вызывать их слезы или улыбки, заставлять их сердца трепетать или замирать от ужаса. Это то, что я умею. И это то, чего я едва не лишилась.

Ирна сообщила, что Симона уже прибыла на остров, и ее даже загримировали. Что ж. Придется ей изменить свои планы. Бриана Дероуз вернулась и готова к бою!

Когда я вышла на съемочную площадку, помощник режиссера уже выставлял свет по Симоне. Внутри меня вспыхнул огонь ярости и, видимо, отразился на моем лице, потому что Ирна схватила меня за руку и пролепетала:

— Бриана, пожалуйста, не наделайте глупостей!

— Глупостей? — я приподняла бровь и сверкнула полными ярости глазами. — Ну что ты, милая. Разве я на это способна!

Вдох. Выдох. Откинула за спину шикарные кудри (хвала наращиванию, отрезанный клок мне вернули), и своей знаменитой походкой от бедра, я прошествовала на центр поляны, где полагалось снять сцену отдыха главной героини.

— Симона! — воскликнула я, нацепив ослепительную улыбку. — Давно не виделись! Слышала, ты не получила роль у Германа Эсхорта, расстроилась, наверное.

— Ну что ты, дорогая Бриана. Я отказалась от участия в том проекте ради этого, — мне ответили не менее ядовитой улыбкой. Симона положила руку на мое плечо и, скривив личико в деланой заботе, протянула: — Как только я услышала, что с тобой происходит, сразу же отправилась выручить коллегу по цеху. Не переживай, я тебя заменю.

Вдох. Выдох. Нельзя ломать ее кости под прицелом камер.

Съемочная группа напряглась и замерла. Они даже дышать боялись. Осветительные приборы дрогнули, замерцали и заискрились, но никто не смел шелохнуться. Все, как замороженные, следили за нашей перепалкой.

Все бы ничего, но что, в самом деле, за спецэффекты?

— Ну что ты, моя сладкая, — я ответным жестом погладила ее по плечу так, что актриса вздрогнула. — Я в полном порядке. Ты перебдела.

Мы мерились ядовито-приторными взглядами, и никто не желал уступать.

— Хорошо. Раз ты не понимаешь намеков, скажу открыто: вали отсюда, по добру, по здорову. Поговаривают, переломанные ноги срастаются несколько месяцев, и после них еще долгие годы реабилитации.

Улыбка сползла с лица актрисы вместе с макияжем. Он правда поплыл под горячим светом софит, искрящих огненными фонтанами. Команда опомнилась, бросилась вырубать электричество. И только мы, стоящие в центре безобразия, в эпицентре хаоса, не желали сдаваться.

— Ты мне угрожаешь?

— Что, если да? — я заломила бровь.

Есть у меня одна