— Это не ко мне вопрос, Феденька!

— А к кому? — удивился Федор.

— К Богу! — Наталья Михайловна перекрестилась. — Я ведь, как Женя позвонила в последний раз, так и молиться начала, как ей обещала. Долго молилась, устала. А сердце-то прямо на части рвется! Вот чувствую, что помощь вам нужна, и все! Вот ну зовет меня сердце к вам, вижу Лилю с закрытыми глазами, и все! И не пойму, живая девочка моя или нет! И сама не помню, как встала и пошла! И не удивилась даже, да и не поняла, что пошла — как будто полетела, ног не чуя! Это только когда вас увидела застолбеневших, то поняла, что и впрямь чудо чудное произошло! Вот и все! — И она стала вытирать слезы. — Слава Богу! И впрямь, на все-то Божья воля! Сколько докторов мы объездили, а все без толку! И до сих пор не верится, что коляска мне больше не нужна!

Все помолчали, подождав, когда успокоится Наталья Михайловна. Водитель Саша, извинившись, уехал. За столом остались Женя, Федор, Владимир Петрович и Наталья Михайловна. Лиля лежала на диване.

— Ну, Женечка, — тихо начала Наталья Михайловна, — теперь твоя очередь рассказывать. Говори все как есть, без утайки! Мы теперь вроде вторых родителей для Лили стали: она, почитай, второе рождение обрела, от изверга этого избавившись!

— Да, Женька, признавайся, что ты такое Красовскому сказала? — поддержал Наталью Михайловну Федор.

— Для меня, — начала свой рассказ Женя, — история начала принимать неожиданный поворот, когда я была уличена Красовским во лжи. Конечно, собираясь к нему в особняк, я готова была к всякого рода неожиданностям. Ведь никакого плана, кроме того, который бы позволил нам с Федором проникнуть в дом, у меня не было. Единственно, что я знала тогда точно, что не могу сидеть дома и ничего не предпринимать. Меня тянуло к Лиле как магнитом, и с этим я не собиралась бороться. Я точно знала: ей плохо, и она нуждается в моей помощи. И первое, что мне требовалось во что бы то ни стало, — это увидеться с ней! Дальше я собиралась действовать по обстоятельствам.

Я увидела ее и не поняла, жива она или нет! Когда я все же поняла, что ей очень плохо, что она осознала всю серьезность своего положения и не имеет никакой надежды, во мне проснулась решимость! Мне было очень важно удостовериться, что Лиля больше не считает своего мужа кумиром. К моменту моего появления в кабинете Лиля и Красовский были уже чужими. Что там у них произошло — не знаю. Думаю, что он театрально обнаружил несуществующую пропажу бриллиантов и пережал, переиграл с попыткой их обнаружения. Он посадил Лилю и Власова вместе в своем кабинете и, вызывая прислугу по одному, устраивал допрос с пристрастием. К моменту моего появления он совершенно измучил жену и безнадежно лишился ее уважения. Всякому терпению когда-нибудь приходит конец, даже такому, как у Лили.

Одним словом, то, с чего я хотела начать, увидев Лилю, было уже свершившимся фактом — она больше не строила иллюзий и не питала уважения к своему мужу. Я, конечно, могла неожиданно выпалить все известные мне компроматы на Красовского, и он, вероятно, не сразу заткнул бы мне рот, но принципиально это ничего изменить уже не могло. А вот повредить Лилиному здоровью такая выходка очень даже могла: она и так была едва жива от перенапряжения.

Что делать дальше? Что мне нужно, я, конечно, знала — выйти из особняка вместе с Лилей, Федором и Владимиром Петровичем. Хотя я понимала, что это что-то из области фантастики: Красовский при желании, используя свои права законного супруга, мог найти свою жену где угодно.

Перспектива была весьма печальна. Но я теперь согласна с Федей: начиная новое дело, не нужно пытаться заглядывать очень уж далеко. Гораздо важнее — есть ли достаточное желание его начать? Если есть, то откладывать его даже вредно.

Стоя там, изобличенная в собственной лжи с переодеванием, я не испытывала ни страха, ни угрызений совести. Меня волновало только состояние Лили. Если она не выдержит этого марафона, а все действие явно начинало затягиваться, все теряло смысл.

И я решила просто присмотреться. Красовский пытался оказывать на нас какое-то воздействие: он включил музыку, правда, очень тихую, но при этом хорошо зло расслабляющую, мешающую думать, рассеивающую внимание. Чего хотел этим добиться Красовский, я до их пор не поняла. Возможно, он просто часто слушал эту музыку раньше и она помогала ему настраиваться на нужное состояние — не знаю.

Но, признаюсь, первое время мне пришлось бороться с наступающим расслаблением, чувством апатии. Не хотелось ничего делать, было желание все пустить на самотек. Возможно, именно это он и собирался сделать. Но с другой стороны, Красовский задействовал механизм психологического давления: включил мониторы и продемонстрировал страдания близкого мне человека. Чем только разозлил меня.

Не говоря уж о том, что при взгляде на Лильку я приходила в бешенство и готова была его убить: он просто в открытую измывался над ней! И здесь он явно просчитался: желая всем этим меня сломить, подавить, он добился совершенно противоположного. Во мне поднялось такое желание прикончить эту гадину, что перспектива моей ближайшей смерти была ничем в сравнении с мыслью, что я уйду из жизни, не успев прищемить ему хвост и громко хлопнуть дверью! Хотя бы показать ему, что никто его не боится, — вот это и стало моей ближайшей задачей.

Марафон начался изматыванием друг друга. Мы то и дело сталкивались с Красовским в коротких словесных схватках, быстро, однако, расходились по своим местам. Это была разведка боем. Силы вроде бы были равны: Власова я в расчет не брала, «шестерка», она везде шестерка. Он будет на той стороне, которая победит. Лиля не могла помочь мне, хотя периодически я чувствовала ее теплую поддержку.

Ну и еще, конечно, Федя! Я не могла его подвести. Я понимала, что он пожертвовал собой, задушив свой инстинкт самосохранения и презрев свой накопленный профессиональный опыт. Кроме того, за моими плечами незримо стояли вы, Наталья Михайловна, Владимир Петрович, мой научный руководитель профессор Александр Николаевич Москвин и вся его кафедра, мой милый психиатр Елена Васильевна и, конечно, мои старенькие бабушка и дедушка, а также вся моя любимая Сибирь. Все, что я любила и чем я дорожила, было со мной.

Я пыталась понять, чем силен Красовский, и ничего, кроме денег и власти этих денег, не нашла. Это был поединок. Я и Красовский. Вроде бы нас было двое, но уже не в первый раз у меня появлялось чувство, что в этой комнате есть кто-то еще. Я не могла понять, что это за наваждение, но чувство это было очень сильным: кто-то стоит у двери и с ненавистью смотрит мне в спину! И сила этого таинственного оппонента была в том, что я его не вижу.

Вот это ощущение, что я кого-то не вижу, у меня появилось с самого начала, когда Лиля в первый раз пришла ко мне со своим горем. Я стала просыпаться от странных снов и даже начала думать, что я схожу с ума, начиная бредить! Но потом появился Федор, и все мои страхи развеялись как дым. Так потом повторялось несколько раз: пока Федор со мной, я чувствую себя легко и радостно, как только он уходит, наваливаются тоска и страх. Без всяких видимых причин! Словно кто-то стоит рядом и караулит, чтобы накинуться при первом удобном случае.