К тому времени Лиле становилось все хуже и хуже, что не находило разумного объяснения. Сначала я думала, что это Красовский изводит своих жен, доводя их до отчаяния и смерти. Но эта гипотеза никак не подтверждалась: как он это делал? Зарезать, удушить — это он, как оказалось, мог. Но черепно-мозговая травма, отравление снотворными, эпилепсия — это совсем другое! Нет, думала я, здесь что-то не так!

И попросила Федю на всякий случай достать мне выписки из историй болезни умерших жен Красовского. Федя успел найти только две выписки, но и этого оказалось достаточно, чтобы за ночь понять, что все три жены Красовского были отравлены снотворными. Но кто это мог сделать и как, я не знала. Я знала о преступнике лишь то, что он знает клинику отравления снотворными, как врач, а также имеет возможность следить за каждым шагом своей жертвы и имеет к ней свободный доступ. И все же я чего-то не видела. Вот это же ощущение, что я не вижу чего-то, что есть, присутствует, но прячется, появилось у меня и в кабинете Красовского. На минуту передо мной мелькнула женщина и исчезла как не бывало. Я не успела ее разглядеть и потом, пытаясь вернуться к ней мысленно, натыкалась на что-то мешающее думать о ней, делающее ее несуществующей для меня, моего восприятия, моей памяти. Кто-то воздействовал на меня, и мой организм включил мне сигнал тревоги: обман! Мой мудрый мозг сигналил мне об опасности: меня вводили в заблуждение, добиваясь того, чтобы я воспринимала мир не так, как я это делаю всегда, а так, как кому-то было выгодно! Для организма это и означает стресс — он не может, используя все имеющиеся у него возможности, перевести оказываемое на него воздействие в безопасную для него зону.

И это я почувствовала. Меня спасла, как всегда, счастливая случайность. Когда мне стало нестерпимо жечь спину, как огнем, я поняла, что мой незримый оппонент от ненависти перестарался, с одной стороны, внушая мне, что его нет, в природе не существует, а уж в комнате тем более, но с другой — явно пытаясь меня уничтожить, проломив мне спину испепеляющим взглядом.

И потом, кое-что я все-таки успела: я разглядела руку, подавшую мне стакан воды для Лили! Это была багрово-синюшная кисть! Кисть барбитуратомана! Я, конечно, могла и ошибиться: по одному только признаку такой серьезный диагноз не поставить. Но в тот момент я поняла, что отравитель мог быть не только врачом, он мог быть наркоманом, который не из книг, а на собственном печальном опыте постиг тонкости этой болезни!

И еще один важный вывод я тогда сделала: отравитель и Красовский — это не одно лицо!

Тем временем Федя на экране стал стремительно изменяться, причем в лучшую сторону, и мне нужно было вытащить, выманить на свет моего тайного оппонента. Но как это сделать? И вот когда я уже начала приходить в отчаяние, произошел перелом! Это оказалось возможным благодаря душевной работе всех нас, всех, кто любит нас. Работа эта глазу не видна, а называется она — противостояние. Перевесили мы все, а также и те, кто стоит за нами незримо, а я только воспользовалась тогда этим перевесом.

Она, та женщина, все же не выдержала и заговорила. Причем заговорила так неловко, что сразу потеряла все доверие своего сына.

— Что?! — почти одновременно вскрикнули Федор и Наталья Михайловна, прервав Женю. — Ты что такое сказала?! Ты оговорилась?

— Нет, — спокойно ответила Женя. — Эта женщина была матерью Красовского. Она же домоправительница, она же токсикоманка-отравительница по совместительству! Как только она заговорила о Лилиной беременности и вышла на свет, все, о чем я до этого лишь смутно догадывалась, соединилось воедино! Нашелся недостающий кусочек мозаики, и картина предстала передо мной во всей красе. То есть во всей мерзости. И тогда я поняла — передо мной мать и сын, недаром она называла его на ты, а он боялся ее и слушался.

Потом я вспомнила, что видела ее на кладбище поздно вечером, и поняла, что тогда показалось мне странным: ее походка. Она ходила как робот, медленно и толчками. Это тоже признак хронической барбитуратовой интоксикации. А еще у нее очень характерное лицо-маска, лицо без мимики, и это тоже от наркомании. Такой я ее впервые увидела и запомнила во сне.

Но когда она назвала точный срок Лилиной беременности, о которой не знала даже я, потому что Лиля, видимо, все же подозревая, что нас подслушивают, боялась говорить об этом, я больше не сомневалась: передо мной был самый осведомленный человек, барбитуратовый токсикоман, он же убийца всех жен Красовского. Я все поняла! Она всех его жен изводила очень быстро, за год! Зачем? Чтоб не успели забеременеть! Значит, она не хотела, чтобы жены Красовского рожали ему детей. Но ведь он сказал, что ему это очень важно, он мечтал о наследнике! Она это, несомненно, знала. Значит, делала ему назло? Мстила? За что? За измену ей! Она ревновала его к его женам, но ничего не могла сделать: он упорно хотел ребенка. Вот он и женился вопреки ее воле, а она уничтожала всех его жен тайно от него. Как только она заговорила о беременности Лили, он понял, что эту информацию, такую долгожданную для него, мать скрывала от него, оказавшись ему не союзницей, а противницей!

— Ты что, все это там анализировала? — засомневался вдруг Федор.

— Нет, конечно! Там я совсем не думала. Иногда я даже боялась себя, потому что не понимала, что и зачем говорю. Я ничего не вычисляла, я страдала, злилась, терпела так же, как и вы! Это сейчас я пытаюсь найти логику своего поведения, разобраться, что же, собственно, произошло. На самом деле сработало наше общее желание, наша общая воля. В трудную минуту мы все начали действовать как один слаженный механизм. Ни у кого из нас по отдельности ничего бы не получилось — сил бы не хватило!

— Женечка, — Наталья Михайловна смотрела на Женю почти с ужасом, — но как же вы про все это поняли за одну только ночь?

Женя устало улыбнулась:

— С испуга, наверное. Но я не все поняла. — Она встала, подошла к Лиле и села рядом с ней: — Скажи, тебе в спальню на ночь и утром что-нибудь из еды приносили?

— Да, — ответила Лиля спокойно. — На ночь — чай с лимоном. Это была традиция дома, как мне объяснили. Я сначала не пила, а как попробовала — мне понравилось: я хорошо потом спала. А утром — мой любимый томатный сок. А что? — Она вдруг забеспокоилась. — Женя, зачем ты спросила?

— Я так и знала! — Женя от волнения встала.

— Что, что такое? — заволновалась Наталья Михайловна, переводя тревожный взгляд с Жени на Лилю.

— Говори, Женя! — Федор тоже не выдержал.

— Единственным слабым звеном во всех моих рассуждениях, — продолжила Женя, взяв себя в руки и успокоившись, — было то, что нембутал, который давали жертве, имел горьковатый вкус.

— Да, чай, а потом и сок были горьковатыми, — подтвердила Лиля. — Но я подумала, что это у меня со вкусом что-то не то.

Женя с нежной грустью посмотрела на Лилю:

— Со вкусом все у тебя нормально, это с головой у некоторых не в порядке!

Наталья Михайловна заплакала, а Владимир Петрович, обняв ее, начал успокаивать: