Она рассмеялась, нежно зажала его лицо между своими ладонями, заглянула в глаза так, что перехватило дыхание.

– Ты всегда всё делал правильно… Теперь тебе нужно лишь немного помочь… Пробудись, пробудись, Перкау!..

Эхо её голоса закружило его круговоротом. Её руки… или когти ша?.. рассекли его кожу по застарелым шрамам… Её лазуритовые глаза пылали отблесками Первородного Пламени.

Он вспомнил огонь, едва не сжёгший дотла саму его жизнь, и песчаную бурю, похитившую его дыхание. Вспомнил песчаных чудовищ, чьи когти вспороли его тело, оставляя метки. Вспомнил, как пламя переплавило сам стержень его личности в нечто новое… в то, чем он всегда мог, но страшился стать прежде…

Где-то вдалеке торжественно завыл пёс-патриарх, но властный и искушающий голос Серкат наполнил его до краёв, выталкивая всё остальное:

– Пробудись!

* * *

Он должен был задать последний вопрос, должен был попытаться прежде, чем отправится к Джети. Но и сегодняшний допрос не дал результатов – Перкау не выдержал боли и потерял сознание.

– Разбудить, – велел Хатепер обоим Таэху – дознавателю Интефу и целительнице Итари – и приблизился к лежавшему без чувств жрецу.

От него не укрылось, с каким пристальным вниманием следил за ним Таа, один из возможных преемников Минкерру, которого Первый из бальзамировщиков выделил им в помощь. Если бы бесстрастные жрецы Стража Порога испытывали хоть какие-то сильные чувства, дипломат сказал бы с уверенностью, что Таа ненавидит Перкау. Но Хатепер позаботился о том, чтобы никто не наделал глупостей: поначалу Минкерру вообще никого не допускал к мятежному бальзамировщику, а с началом допросов при пленнике неустанно дежурила Итари.

Интеф аккуратно вынул пальцы из-под ребра жреца, отложил инструменты и отступил, пропуская сестру.

– Я заберу боль, – шепнула Итари, ласково проводя ладонью по лицу Перкау.

Хатепер ждал, пока она творила своё чудо. Таэху по праву считались лучшими целителями в Империи – те из них, кто отдал этому искусству всех себя целиком. Итари была из таких. Наверное, ей было бы под силу исцелить все полученные бальзамировщиком увечья… или почти все.

Великий Управитель остановился совсем близко от Перкау, напротив Итари, изучая застывшее осунувшееся лицо.

«Зачем тебе всё это? – думал он. – Что ты охраняешь такого, что может быть страшнее того, что уже сделано?..»

Его разум коснулся далёкого сознания жреца, нащупывая тайну.

В следующий миг Перкау дёрнулся, приходя в себя. Его глаза распахнулись – другие глаза. Радужка из тёмной стала сердоликовой, точно на дне её тлело пламя. Цепь, удерживавшая руки жреца, вдруг лопнула, и звенья со звоном посыпались на плиты пола.

Обжигающе горячие пальцы стиснули запястье Хатепера, не защищённое браслетом, – точно оковы из раскалённого металла. Он стиснул зубы, зашипев от боли, но не пытался высвободиться.

Краем глаза дипломат видел, как сперва отшатнулись оба Таэху. Он вскинул руку, останавливая Интефа и остальных, кто хотел было помочь ему.

– Я отправляюсь за Павахом из рода Мерха – за тем, кто видел тебя, если это и правда был ты, – спокойно, размеренно произнёс Хатепер, заглядывая в наполненные тлеющим безумием глаза. – Ответь мне, Перкау, – ты ли был тем жрецом, который пытал наших воинов?

– Я чувствую, как твоя воля сминает меня… – прохрипел жрец, стискивая его запястье ещё сильнее. – Расплавленное золото… Испепеляющие лучи солнечной ладьи… Но он найдёт, что противопоставить тебе!

– Кто – он?

Губы Перкау раздвинулись в измученном оскале, подобии улыбки, а потом его глаза закатились, и хватка ослабла.

– Больше нельзя, мой господин! – воскликнула Итари. – Дай ему отдых, прошу – иначе мы потеряем его.

– Потерять его я не могу себе позволить, – ответил Хатепер, распрямляясь и потирая горевшее болью запястье.

На коже остался след как от ожога – отпечатки пальцев жреца. Он перевёл взгляд на изувеченное тело бальзамировщика. Его дознаватель был искусен – пока Таэху не совершили с телом ничего, что не поддавалось бы исцелению в долгосрочной перспективе. Хотя раны были глубокими, воспалиться им не давали, а плоть оставили почти целостной. Хатепер не хотел излишне калечить своего пленника, пусть в итоге его и ждала казнь. Что-то мешало дипломату перешагнуть черту непоправимого – не милосердие, нет, но то самое преследовавшее его ощущение неправильности происходящего, точно он упускал что-то важное.

– Позаботься о нём, – велел он Итари. – Исцели всё, что сможешь.

– Какая сила, – тихо проговорил Интеф, кивнув на лопнувшую цепь.

– Это – жрец Владыки Каэмит, почти потерявший разум от боли. Теперь он просто снял все запреты… но к ответу мы так и не приблизились… Никого не пускать к нему, кроме Итари Таэху, – велел Хатепер, проходя к дверям, и коротко взглянул на Таа. – Это приказ. Когда мудрая Кахэрка вернётся – доложить мне тотчас же.

Бальзамировщик бесстрастно поклонился.

Тихой тенью к Хатеперу скользнула Итари, держа в руках маленький горшочек со снадобьем.

– Позволь, мой господин, – жрица кивнула на его запястье. – Ожог Сатеховым Пламенем может не заживать долго.

Хатепер протянул ей руку, позволил обработать странный ожог, но сам всё думал о том, кого же имел в виду Перкау. Владыку Каэмит? Или врага, о котором они пока не знали?..

* * *

Со стоном он пришёл в себя, встретился взглядом с лазуритовыми глазами… глазами совсем другой Таэху.

– Очнулся. Хорошо, – с облегчением проговорила жрица и погладила его по лицу. – Рано уходить. Ты нужен здесь.

Воспоминания медленно, словно нехотя возвращались к нему вместе с болью, которую сейчас усмиряла целительница. Его пытали по приказу Великого Управителя снова. В какой-то миг он потерял сознание и увидел…

Таэху поднесла к губам Перкау чашу, бережно приподняла его голову, помогая выпить какой-то отвар. Боль меркла, а вместе с ней притуплялось и общее восприятие реальности. Целые куски памяти ускользали от него.

– Вот так, – ласково произнесла она. – Всё будет хорошо.

– Не будет, – хрипло прошептал Перкау и пошевелился, пытаясь найти силы приподняться, чтобы посмотреть на себя.

– Не надо смотреть, – мягко остановила его Таэху, поправляя тонкую ткань, закрывавшую его тело, точно то уже стало трупом.

– Оставь меня!

Огонь в светильнике вдруг полыхнул ярче. Жрица невольно отшатнулась, натолкнувшись на его взгляд. На её лице отразилось изумление и, кажется, страх, но уже в следующий миг к целительнице вернулись спокойствие и невозмутимость.

– Я забираю твою боль, чтобы ты мог отдохнуть.

– Ты забираешь мою боль, чтобы завтра я мог выдержать ещё больше. Таэху – величайшие целители… и величайшие мастера пыток…

– Я – целительница.

Перкау попробовал двинуть руками и невольно обрадовался, что те ему подчинялись. Осмотреть себя взором целителя он сейчас толком не мог – сквозь марево, заполнявшее разум, – но, кажется, кости