Едва он переступил порог, старые створы с гулким стуком захлопнулись за ним, и он больше не сумел открыть их, как ни пытался.

Заброшенные сады походили на забытый всеми некрополь – здесь тоже больше не было жизни. Внешне всё пока оставалось таким, как жрец помнил, но пышные заросли как будто уже высохли изнутри. Бальзамировщик побрёл вперёд, и пёс-патриарх шёл рядом с ним, прижимаясь к его ноге тёплым боком, как делал всегда в знак поддержки. За спиной застыла тёмная громада храма, но оборачиваться было страшно, потому что дыхания Ануи Перкау здесь больше не ощущал.

– А ты ведь ушёл на Запад, – тихо произнёс бальзамировщик, переглянувшись со стражем. – Стало быть, и я тоже уже мёртв?..

Он попытался вспомнить, что предшествовало этому, но видение затянуло его слишком глубоко. Кажется, он ощущал боль, но Перкау уже не был уверен…

Пёс неопределённо махнул хвостом и сочувственно и коротко заскулил.

Жрец опустился рядом с ним на колени, крепко обнял, ощущая под ладонями жар мощного тела стража и гладкий шёлк шерсти.

– Спасибо, что не оставил меня… Спасибо…

Патриарх опустил голову ему на плечо и вздохнул. Так они и сидели некоторое время, пока звёзды совершали над ними своё еженощное вращение, а вокруг призрачно шептались сады.

– Я больше не знаю, куда мне идти… – шёпотом признался Перкау. – Ты ведь проводник душ, старый друг. Помоги мне…

Пёс чуть отстранился и серьёзно посмотрел жрецу в глаза, потом навострил уши, переводя взгляд куда-то за его плечо – туда, где кончались плодородные земли храмовых владений и пролегала граница с песками Каэмит.

Бальзамировщик обернулся…

– Страж не проведёт тебя – ты ведь жив, – мягко проговорил голос – такой знакомый, но который Перкау давно уже не надеялся услышать.

Жрец замер от неожиданности. Пёс спокойно ждал.

– Не бойся, иди ко мне, – нежно позвал голос. – Ты просто позволил себе забыть, что никогда не будешь оставлен.

– Я не звал тебя, – осторожно возразил Перкау.

– А мог бы сделать это в любой миг. Ты выбрал вернуться в тени некрополей, к другой своей наставнице, но я никогда не отрекалась от тебя.

Пёс насмешливо и беззлобно ощерился. Жрец почувствовал, как кровь прилила к лицу, – совсем как в молодости, когда они повстречались впервые. Много лет прошло с тех пор, много событий.

Её тоже уже не было среди живых – он это знал…

– Иди ко мне.

И Перкау пошёл на её зов. Она всегда имела над ним особую власть, да и, пожалуй, над всеми, кому довелось с нею встретиться.

Заросли разошлись перед бальзамировщиком, но за ними не было знакомой тропы, в конце которой стояли статуи Ануи в облике шакалов, возлежавших на ларцах таинств, – лишь фиолетовое небо и серебристые пески. Ночь Каэмит распахнулась перед ним сияющей бесконечностью, манящая, похищающая дыхание тайным восторгом.

Как он мог забыть?.. Как он позволил себе забыть?..

Что-то в его душе шевельнулось – запертый поток энергии отчаянно желал выхода.

На границе его ждал, переминаясь на мощных, покрытых красно-рыжей шерстью лапах зверь ша. Перкау вспомнил, как точно такой – или такая? – ша приходил в ночь перед прибытием отряда Паваха к храму, приходил не чтобы напасть, а чтобы передать предупреждение Владыки Каэмит: враг у порога. Как же давно была та ночь… Тогда приход ша знаменовал близкую поступь перемен – тех самых, что уже происходили теперь.

Перкау сморгнул. Вместо ша перед ним стояла женщина, которую он хорошо знал. Ветер пустыни играл с её распущенными спутанными волосами цвета тёмной кровавой меди, теребил подол терракотово-красного калазириса с длинными разрезами, обнажавшими стройные крепкие ноги. Её глаза, яркие, пронзительно синие, как тёмное стекло реки, насмешливо сузились. Мелодично звякнули браслеты, украшавшие её тонкие запястья, когда женщина тепло улыбнулась и протянула руки ему навстречу.

Перкау погладил пса, черпая в этом прикосновении уверенность, а потом шагнул вперёд, пересекая границу, ступая на серебристый песок. Страж последовал за ним, но не мешал.

Женщина миновала ничтожное расстояние, остававшееся меж ними, и заключила жреца в объятия. Её тепло, её запах – прежние, знакомые – затопили его. Не удержавшись, Перкау уткнулся в её волосы, вдыхая мускусный аромат благовоний из древних запретных святилищ.

– Мой бедный мальчик… – шепнула она, качая головой и скользя ладонями по его спине. – Ты всегда старался всё делать правильно… и всё равно тебя погубили…

Мальчиком он давно уже не был, не был тем молодым жрецом, ответившим когда-то на зов пустыни и на зов прекрасной женщины, воплощавшей волю пламени и песков. А её прекрасное лицо без возраста осталось таким же. Сколько ей было лет, он так и не узнал. И сколько он знал её тогда – годы не меняли её… Её взгляд завораживал сейчас так же, как в первую их встречу, как и после, когда она открыла перед ним иные горизонты, навсегда изменив его, обнажив правду о нём самом.

– Я всегда хранил память о тебе, хоть и не знал, где упокоено твоё тело, и кто сохранил тебя для вечности…

– Знаю, мой Перкау, и это бесценно, – тепло улыбнулась она. – Моё тело погребено в песках у далёкого храма. Золото древних украшает мои руки и грудь, и сухая кожа до сих пор хранит запах драгоценных благовоний… Моё имя высечено рядом с именами наших предков, и даже мои братья и сёстры помнят обо мне, хоть и редко говорят вслух. Но ярче слов, выбитых в камне, горит для меня любовь.

Осознание того, что она была любима и чтима другими, наполнило его сердце смешанными чувствами – теплом, благодарностью, лёгкой горчинкой ревности, дуновением памяти о прежнем, несбыточном.

– Когда я покинул тебя…

– Я не держала зла. Свобода воли священна, и кому, как не нам, ценить её сильнее прочих, – женщина мягко рассмеялась. – Но ты всегда был и остаёшься тем, кто ты есть. Бальзамировщиком, служителем Собачьего Бога. И тем, кто сумел пройти посвящение в песках… Отчего же ты забыл об иной части своей Силы теперь, мой Перкау?

– Никогда не забывал. Но не использовал… до тех пор, пока она не понадобилась другому…

– Ты стал мудрым учителем для прочих. Но что ты оставил себе? Нельзя быть только частью себя, – строго возразила она. – Ты всегда знал это, Верховный Жрец Стража Порога… жрец Владыки Каэмит. Ты никогда не отрекался от того, что было даровано тебе, что было завоёвано тобой, что всегда было тобой. Теперь это может спасти тебя. Защити же себя!

– Я больше не знаю, Серкат… Я не знаю, что сотворил на самом