рыба, которая всегда интересовала Пигафетту, встречалась нечасто, не говоря уже о каких-либо людях. Удивительно, но на этом пути не лежали даже необитаемые острова, что может служить лучшей лоцией: получается, их курс проходил вдали от всех архипелагов, которыми усеян океан, – Маркизовых островов, островов Гилберта и Эллис, Маршалловых островов. Вполне возможно, как мы увидим, что флотилия прошла к востоку от них всех. Прошло больше месяца, прежде чем путешественники обнаружили хоть какой-то остров – где-то между 15 и 19 ° южной широты, согласно противоречивым записям штурманов и воспоминаниям других участников экспедиции[627].

Историки потратили огромные усилия (к которым мы в свое время вернемся) на попытки определить, что это был за остров, и тем самым зафиксировать хоть какое-то местоположение экспедиции, пролив свет на ее курс. Магеллан назвал этот островок Сан-Пабло – вероятно, в честь праздника обращения святого Павла, который отмечается 25 января, но ветер, который гнал их вперед, не дал возможности бросить якорь. Еще один остров – или что-то на него похожее – был замечен спустя несколько дней в водах, кишевших акулами. По расчетам Альбо, они находились в то время на 11 ° южной широты, но в другом месте своего же журнала он размещает остров в 9 ° широты от Сан-Пабло[628]; так что в этом случае его данным нельзя доверять. Другие оценки расходились настолько сильно – от 9 до 15 °[629], – что полагаться на них невозможно. Этим островам дали название Несчастных – вероятно, с горьким намеком на мифические острова Счастливых, которые, согласно античным и средневековым легендам, якобы лежали в Атлантическом океане и, возможно, подарили менее распространенное название Канарским островам. Это название свидетельствует о том, что брожение умов на кораблях Магеллана либо вернулось, либо никуда и не уходило. Погодные условия не позволили путешественникам подойти к земле или высадиться.

Они стали заложниками ветра. Болезни уже начали косить экспедицию: первая новая запись в перечне смерти датирована 23 декабря. С тех пор умерло еще пятеро: напротив их имен лаконично стоит «умер от болезни» – неизвестно какой. Кроме того, Пигафетта лишился своего приятеля Пабло, патагонского великана, который, заболев, «потребовал крест, принял его и поцеловал много раз»[630][631].

Можно с уверенностью сказать, что они заблудились или же попали в неизвестные воды. Расхождения в вычислении штурманами широты свидетельствуют о трудности навигации в незнакомой среде, под полюсом «не столь звездным, по выражению Пигафетты, как в северных морях. Магниты компасов ослабли. Поскольку такой надежной звезды, как Полярная, в распоряжении штурманов не было, им приходилось выбирать, по каким небесным телам ориентироваться; каждый сделал свой выбор, но эти звезды оказались слишком робкими или, напротив, норовистыми: одни скрывались за облаками, другие меняли свое положение на небе. Автор судового журнала Франсиско Альбо, как мы знаем, при вычислении широты полагался исключительно на расположение солнца; так что соблазнительно было бы считать его вычисления наилучшими в данных обстоятельствах. Однако лучше подготовленные штурманы расходятся с ними почти во всех результатах в ходе пересечения Тихого океана, так что полностью верить его расчетам нельзя.

Вычисление долготы оставалось во многом делом гадательным. 23 декабря Андрес де Сан-Мартин попытался вновь провести вычисление долготы методом лунного расстояния. Результат неизвестен, но, как и все подобные измерения на борту идущего, а не дрейфующего в штиле судна, вряд ли оказался блестящим. Еще один известный метод определения долготы немногим превосходил по точности гадание: мореплаватели могли попытаться вычислить скорость судна, определив время прохождения мимо специально сброшенного груза или же какой-нибудь скалы или точки на берегу. Однако точных хронометров еще не изобрели, так что им приходилось считать секунды у себя в голове или пользоваться чем-то вроде четок. Возможно, долгий опыт научил их хорошо справляться с такой задачей, но для того, чтобы вычислить среднюю скорость в более-менее значительный период времени и понять, как далеко мог уплыть корабль, все равно нужно было строить предположения. Даже в Тихом океане, в условиях постоянных ветров и устойчивого курса, точность была недостижима, поскольку невыявленные течения и внезапные опасности заставляли корабли сойти с курса, а магнитное склонение, которое тогда еще нельзя было точно измерить, подразумевало, что истинный курс может отклоняться от того, что показывал компас. В журнале Панкадо говорится, что его магнитные иглы отклонялись на две четверти[632].

Неопределенность, царившую на кораблях, передает следующий рассказ Пигафетты. «Когда мы находились на этих просторах», как писал он, Магеллан обвинил штурманов в том, что они отклонились от проложенного им курса. Все отрицали это обвинение. «Он указывал им, что они шли по неправильному курсу, в чем был прав», и предполагал, что они недостаточно уделили внимания сносу судов и магнитному склонению[633]. Находившиеся на борту эксперты не могли согласиться друг с другом по поводу того, куда они попали. Поэтому мало смысла пытаться сегодня определить их курс с точностью, которой сами они не могли не то что достигнуть, но даже предположить.

Однако эти попытки начались уже в 1540-х годах в мастерской венецианского картографа Баттисты Аньезе. Он создал десятки прекрасно составленных и украшенных атласов, каждый из которых слегка отличался от остальных, но все они имели отношение к путешествию Магеллана: предполагаемый маршрут экспедиции был нанесен на карту мира и отмечен листовым серебром. Данные Аньезе об экспедиции были достаточно полными, и он честно отобразил их на картах. Например, он не стал помещать на карту все еще неизвестный кусок побережья Южной Америки, который Магеллан не видел. Хотя его изображение Магелланова пролива не очень подробно, но оно отвечает сохранившимся описаниям участников экспедиции. Он показывает то, что мы сейчас называем Южным океаном, так, как его представлял себе Пигафетта: он окружает мир, как каемка на блюде, без каких-либо участков суши, которые в изображении большинства географов соединялись с Южным континентом. Он весьма рельефно изображает Молуккские острова по испанскую сторону Тордесильясского антимеридиана. На большинстве своих карт он использует название «Латронес» (острова Воров), которое матросы Магеллана дали Марианским островам. Кроме этого, он рисует в Тихом океане только остров Сан-Пабло и остров Акул (Тибуронес). Но извилистая линия, пересекающая океан, очевидно схематична и не в большей степени отражает реальный курс Магеллана, чем карта метро Лондона или Нью-Йорка показывает действительное расположение железнодорожных линий между станциями, а средневековые портуланы отображают фактический масштаб.

Более амбициозные и менее благоразумные историки, чем Аньезе, пытались выявить этот маршрут с большей точностью. В основном они сходятся в том, что курс Магеллана лежал к западу от Маркизских островов. Это положение сразу вызывает возражения: при этом Сан-Пабло и Тибуронес могут отождествляться сразу со многими