жировали на чужие средства, то многие попутно сдавали и тех, кто помогал им прятать награбленное. Думаю, Лигунов был именно тем, кто покрывал преступления. Он не был готов сдаться просто так.

– Думаешь, он предпочел бы уйти из жизни в честном бою? – спросил Гуров.

– Не знаю. Но такие случаи были. На пороге милиция с ордером на обыск, а в доме хозяин с винтовкой. И китель с генеральскими погонами в шкафу висит.

– Суровые времена были, – согласился Гуров. – Правда, и сейчас не легче, но мы хотя бы руку набили.

– Стас, а что с отпечатками? – спросил Орлов.

Крячко потянулся к бутылке с водой, но неожиданно передумал.

– На пистолете, из которого была застрелена Карина, отпечатки пальцев Лигуновой. Тут все сходится. Отпечатки пальцев сына в доме отсутствуют. Здесь тоже пока не за что зацепиться, поскольку мать он навещал крайне редко, предпочитая общаться с ней по телефону. Отпечатки Карины обнаружены по всей квартире, их нет лишь в спальне Елизаветы Ильиничны. Ее внучок тоже «наследил», но это было ожидаемо, ведь он жил в этой квартире. Но эксперты обнаружили отпечатки пальцев еще трех человек. Может, соседи заходили?

– Может быть, и заходили, – согласился Гуров. – Только вот сама Лигунова категорически была против общения с соседями. Утверждает, что в ее доме не было посторонних, кроме внука и Карины.

– Эксперты пока придержали неопознанные отпечатки пальцев, – сказал Стас. – Я попросил их не задерживаться с ответом.

– А я очень хочу провести следственный эксперимент, – напомнил Гуров. – Проверим, не утратила ли Елизавета Ильинична навыки обращения с оружием. А то слишком гладко все выходит по ее словам. Говорит, что тренировалась.

– Сдается мне, что ничего у нее не получится, – произнес Орлов. – Я практически уверен в этом.

– Поддерживаю, – согласился Гуров. – Значит, лжет?

– И я так думаю, – пристально посмотрел на него генерал-майор.

– Кого она тогда покрывает? – спросил Стас.

– Любого, у кого, кроме нее, будет мотив для убийства. Девушка была застрелена в квартире, куда чужим вход воспрещен. Надо бы еще раз побеседовать с внуком и сыном, а также более пристально присмотреться к их алиби.

В кабинет вошла Вера, держа в руке листок бумаги. Положила его на стол перед Орловым.

– Из дежурной части только что принесли. Сказали, что вам может быть интересно.

– Спасибо, Вера.

Орлов прочитал распечатку и протянул ее Гурову.

– Ешкин кот, – распахнул глаза Орлов. – А вот и вторая серия. В доме, где проживала Лигунова, еще одно убийство.

Он протянул распечатку Стасу.

– Консьерж? – удивился тот. – Удушение телефонным проводом. Вот это да. Болтливым был товарищем.

– Да уж, пообщаться он явно любил, – вспомнил Гуров. – Думаешь, Петр Николаевич, что его убийство как-то может быть связано с делом Лигуновой?

– А ты думаешь, что два убийства за два дня в одном доме можно считать совпадением? Единственное, в чем мы можем быть твердо уверены, – в том, что убийца не Лигунова.

– Разумеется, – хмыкнул Гуров. – Интересно другое. Мы со Стасом не успели вчера с ним побеседовать, но местные следаки общались. Что они узнали?

– С этим разберетесь позже, – буркнул Орлов. – Успеете еще. Отправляйтесь туда, – приказал он. – Сдается мне, что мы не в последний раз побываем по этому адресу.

– Мертв часов восемь, – сообщил Дроздов, стягивая перчатки. – Задушили телефонным проводом. На кистях рук свежие ссадины, вокруг бардак. Похоже, пытался сопротивляться. Осматривайте. А я пока что покурю. Если нужны свидетели, то во дворе топчутся. Дама с собачкой как раз обнаружила тело. Я ей сказал никуда не уходить.

– Спасибо, дорогой.

Гуров и Крячко стояли перед открытой дверью кабинки, в которой долгие годы нес свою службу консьерж дома на Тверской. Смерть настигла его прямо в кресле – в том самом, покрытом старой ковровой дорожкой. Голова старика была запрокинута, лицо смотрело в противоположную от двери сторону. Руки безвольно свисали с подлокотников кресла. Гуров задержал взгляд на длинных пальцах старика. На безымянном блеснуло обручальное кольцо.

В кабинке сразу можно было увидеть следы борьбы. Судебно-медицинский эксперт оказался прав: он до последнего боролся за свою жизнь. Шея была туго перетянута крученым телефонным проводом, на одном конце которого, не касаясь пола, едва заметно покачивался стационарный телефонный аппарат в красном корпусе. Другой конец провода оканчивался телефонной трубкой, покоившейся на груди убитого.

Перешагнув через упавший настольный вентилятор, Гуров приблизился к телу консьержа, всмотрелся в лицо. Белки приоткрытых глаз украшала сетка лопнувших капилляров.

– Старик-то был крепким, – заметил Крячко. – Окажись он не в этом спичечном коробке, может, и выжил бы.

– Подошли со спины, – определил Гуров. – Надо бы узнать, закрывал ли он дверь в этой кабинке, когда сидел внутри. Стас, опроси пока соседей. Узнай, кто, как и когда его обнаружил. Ну и просто побеседуй с людьми.

– Сделаю.

Стас ушел. Гуров переступил через упавший вентилятор, который в прошлый раз видел на столе. Мысок его ботинка коснулся темно-синей кружки, изнутри потемневшей от заварки.

Василий Васильевич вышел на работу в том же виде, в котором Гуров увидел его в первый раз. Даже тот же галстук надел.

В карманах одежды ничего не обнаружилось.

Среди разбросанных по столу скрепок лежал открытый журнал, вручную разлинованный на графы. Очевидно, консьерж вел какой-то учет. Гуров перелистнул страницы и присвистнул. Оказывается, Василий Васильевич записывал все передвижения жильцов, а также помечал, кто, к кому и когда приходил. Быстро выяснилось, что время ухода и возвращения в свои квартиры жильцов дома старик записывал синими чернилами, а визиты посторонних, в числе которых были курьеры, врачи, ремонтники и даже сиделка, выделял красным цветом. Напротив некоторых записей он делал важные для себя отметки в виде цифр или букв, которые пока что не поддавались расшифровке. Василий Васильевич был настолько педантичным смотрящим, что незарегистрированной в дом не проникла бы даже мышь. Для этого ей пришлось бы рыть подземный ход.