Как написала леди Джорджина Бьюкенен своей семье в Англии, в тот вечер «мы пошли спать, задаваясь вопросом, что произойдет в следующий раз… Всю ночь стреляли, поэтому уснуть было почти невозможно»{715}. Она была рада, что могла спокойно лежать, укрывшись, в своей постели, однако когда рядом с американским посольством около полуночи вновь принялись стрелять пулеметы и грохотать пушки, неугомонный Фил Джордан «выскочил из постели и бросился к [Дворцовому] мосту у Зимнего дворца», чтобы посмотреть, что происходит.

Он увидел (по его словам) следующее: «Большевики стали перебираться на эту Сторону города, а Солдаты ждали их у опоры моста. И как те были где-то посреди моста, солдаты запалили из Пулеметов и пушек. Это было то еще Зрелище! НЕБО все было просто как фейерверк, какого еще никто Никогда не видал. Тут как, как Революция или какой-там бой, надо сразу на Живот ложиться. И я так и лежал за парнем, а тот все палил из Пулемета»{716}.

Позже, надиктовывая свою собственную версию событий для письма Джейн и размышляя о том, когда он сможет вернуться домой, Фрэнсис отметил, что Фил надеялся на то, что они задержатся подольше; Фил выразился на эту тему следующим образом: «У нас сейчас здесь так много революций, что это для нас слишком интересно, чтобы думать об отъезде»{717}.

Яростный ливень, хлеставший всю ночь, не позволял выйти на улицу, та же картина была и всю среду, 5 июля. Магазины были закрыты, трамваи не ходили, на улице маячили лишь отдельные извозчики. Берти Стопфорд слышал, что все мосты должны были развести, чтобы изолировать очаги революционных волнений на Выборгской и Петроградской сторонах. Он получил достоверную информацию о том, что с большевиками сегодня ночью должны были «разделаться»: правительство было полно решимости взять ситуацию под контроль с помощью войск, вызванных с фронта Керенским, который также должен был вернуться в Петроград{718}. Все надеялись, что он сможет спасти город от катастрофы. В то же время большевики удерживали в своих руках Петропавловскую крепость и руководили действиями (если только у них был какой-либо единый план действий) из своего штаба в особняке Кшесинской.

Площадь перед Зимним дворцом превратилась в военный лагерь с броневиками, артиллерией и машинами «Скорой помощи» Красного Креста, выстроившимися перед расположенным неподалеку Военным министерством. На каждом углу были выставлены посты, которые останавливали автомобили и опрашивали водителей. Мэриэл Бьюкенен слышала, как на Суворовской площади весь день размещались войска и устанавливались пулеметы. Бьюкененов продолжали убеждать в интересах их собственной безопасности покинуть столицу, но, как писала леди Джорджина, «естественно, мы не могли и не должны были этого делать», поскольку это послужило бы плохим примером; и, наконец, «что скажет диаспора, что если сбежим отсюда?»{719} Однако в шесть утра 6 июля их разбудили и попросили спуститься во флигель в том, в чем есть (в тапочках и халатах), в готовности в любой момент покинуть дом. Правительственным войскам было приказано захватить как крепость, так и особняк Кшесинской, находившийся на другом берегу реки. Британское посольство располагалось на линии огня, поэтому боялись, что большевики могут направить крупнокалиберные орудия крепости прямо на него. Сэр Джордж, однако, не стал спешить. «Я бы хотел, – устало вздохнул «Старик», – чтобы они это не-а-много отложили», – после чего он «повернулся на другой бок и снова погрузился в сон»{720}.

Когда сэр Джордж наконец вышел из спальни, он отказался покидать посольство. «Весьма вам признателен, но моя жена и дочь хотели бы посмотреть на это», – настаивал он. Когда встревоженный Берти Стопфорд, услышав о предстоящем штурме крепости, примчался в посольство, он обнаружил посла «на балконе в окружении своих секретарей (вместо того чтобы сидеть в подвале, как всем было велено), с жадным интересом наблюдавшего за тем, как солдаты по-пластунски преодолевали Троицкий мост». Сэр Джордж позже записал, что он провел «восхитительное утро», следя за происходившим где-то до часа дня. Леди Джорджина, избравшая в качестве наблюдательного пункта угол гостиной, также нашла все это довольно захватывающим: «Можно было и в самом деле представить себе, будто находишься в окопе на переднем крае»{721}.

Лейтон Роджерс видел, как прибыло первое подкрепление, «самокатный полк» с фронта (его вызвали с Двинска), который должен был принять участие в штурме Петропавловской крепости. Лейтон Роджерс отметил, что эти войска разительно отличались от утративших дисциплину и распущенных войск городского гарнизона:

«То, что это были опытные, закаленные бойцы, сразу было видно по их суровым загорелым лицам, по их бывшему в деле вооружению и снаряжению, полностью готовому к использованию, вплоть до полевых кухонь и повозок с сеном для везущих их лошадей. Медленно, удерживая передние колеса своих повозок на одной линии, они проехали по набережной и свернули на [Литейный] мост. Они готовились к штурму методично, деловито. Это была странная картина: солдаты, совершенно спокойно готовившиеся к убийству, мрачная крепость, над которой в теплых летних струях слегка покачивалось красное полотнище флага, ряды пушек, нацеленных через невозмутимую Неву»{722}.

Как оказалось, кроме демонстрации силы, от правительства больше ничего не потребовалось: примерно в 11.30 особняк Кшесинской сдался без боя, и около тридцати сторонников Ленина были арестованы (сам Ленин укрылся на конспиративной квартире). Вскоре после часа дня сдалась и Петропавловская крепость. Дональд Томпсон находился вместе с правительственными войсками, когда они вошли в особняк Кшесинской. Было обнаружено, что на его территории хранились, в частности, запасы оружия и транспортные средства: «семьдесят совершенно новых пулеметов, большое количество продовольствия и вооружения, во дворе стояло много реквизированных автомобилей». Позже в тот день Дональду Томпсону показали «много документов, которые назвали важными», поскольку «они неопровержимо свидетельствовали о связях Ленина с немцами»{723}. Именно теперь Временное правительство достало свой единственный козырь. Документы, найденные в штабе Ленина, подтверждали, что большевики финансировались германским генштабом. В то время, когда российское общество испытывало острую ненависть к немцам как к своему врагу, такие доказательства стали политическим динамитом. Это заявление было тут же опубликовано в вечерней газете «Живое слово», а об отдельных конкретных деталях было сообщено во взбунтовавшиеся полки Петроградского гарнизона. Эта новость изменила расстановку политических сил не в пользу большевиков и заставила колеблющихся перейти на сторону Временного правительства.