25 июля группа сотрудников миссии Американского Красного Креста (всего миссия насчитывала сорок человек) прибыла в Петроград, однако осмотреть безлюдный дворец (до его открытия для всех желающих в качестве музея) ей позволили только после отъезда царской семьи. Сотрудники Красного Креста увидели множество трогательных деталей, напоминавших о царской семье: открытые книги на столах, поставленные на пианино ноты. «Очевидно, дворец был оставлен в большой спешке: вокруг лежали личные вещи, на полу – детские игрушки, на столе императрицы – незаконченное письмо», – прокомментировал увиденное Джордж Чандлер Уиппл{750}. «Повсюду: на столе, на камине – лежали снимки, сделанные, очевидно, детьми с помощью аппарата «Кодак», – вспоминал его коллега, Оррин Сэйдж Уайтман. Возможно, самым горьким было видеть одну из брошенных тетрадей по французскому языку царевича Алексея. На верхней части страницы он поставил свое имя, а затем «своим детским почерком написал по-французски: «Французский урок сегодня был очень трудным»». Уайтман отметил, что этот краткий, частный проблеск ныне исчезнувшей эпохи «произвел просто ошеломляющее впечатление… Оказаться свидетелем повседневной жизни свергнутого царя вскоре после того, как народ превратил ее в музей, но пока следы его живого присутствия еще свежи, было редкой привилегией, память о которой никогда не покинет меня»{751}.

Члены миссии Красного Креста приехали в Петроград из Владивостока по Транссибирской железной дороге, в царском поезде, в котором Николай II подписал документ о своем отречении. Разместившись в девяти роскошных вагонах, они наслаждались «никелированно-серебряными туалетами, красивыми кожаными сиденьями в русском стиле, обтянутыми шелком подушками», спали «в кроватях с льняным камчатным полотном и шелковыми наволочками; на белье были вышиты двуглавый орел и герб»{752}. Бесси Битти засвидетельствовала их приезд на Николаевском вокзале. Членов американской миссии встречали посол Фрэнсис и его сотрудники. Бесси обрадовало, что прибывшая группа американцев явилась символом «большого человеческого сочувствия». Наряду с этим, увидев целую команду врачей, в том числе санитарных, и семьдесят тонн крайне необходимых хирургических инструментов и материалов, которые американцы привезли с собой, она задалась вопросом, «какую пользу» они могли бы принести в России, прибыв так поздно{753} [89].

Как только миссия покинула вокзал, Оррин Сэйдж Уайтман сразу же заметил, как «убийственно» выглядят пыльные, переполненные улицы Петрограда. Полиции не было видно, никто не регулировал движение, и переход улицы был сопряжен с серьезным риском для жизни{754}. Все здания были «тусклыми, ветхими, обклеенными афишами и плакатами революционной тематики». Афиши и плакаты были «на магазинах, церквях, дворцах, основаниях статуй, на телеграфных столбах и заборах. Везде, где только можно было наклеить плакат, его наклеивали. В результате город выглядел весьма неопрятно». Все знаки имперского великолепия были изуродованы, соскоблены или сбиты, им на смену пришли красные флаги, один из которых «был вставлен в руки бронзовой статуи Екатерины Великой в парке на Невском проспекте». Небольшая передышка наступила, когда правительство провело «Заем Свободы», в связи с чем на три дня во всем городе появились небольшие киоски по продаже облигаций, празднично украшенные цветами, веточками тиса и ели, а также материей для флагов{755} [90].

Некоторые сотрудники миссии были размещены в гостинице “Hotel de France” на Морской улице. «Жалкое место, но лучше было не достать», – вспоминал инженер-строитель и пионер реформ в области общественного здравоохранения Джордж Чандлер Уиппл. Номера «были не слишком чистыми», на завтрак подавали черный хлеб, который требовалось долго разжевывать, и слабый чай; это невольно напоминало о том, что «мы были в городе, который вел войну». Действительно, нехватка продовольствия была настолько острой, что менеджер отеля предупредил их, «что иногда он сможет обеспечить нас хорошей едой, а иногда – нет»{756}. Уиппл и некоторые из его коллег вскоре переехали из грязного и дурно пахнущего «дома скотоложества» (как они называли кишевшую паразитами гостиницу) в заметно более чистую и приветливую «Европейскую», где они были счастливы выпить на завтрак кофе с кипяченым молоком. Спустя несколько дней диеты на петроградском рационе американцы воспользовались гостеприимством своего посольства и побывали на приеме, устроенном в их честь, на котором Дж. Батлер Райт отметил, что миссия Красного Креста «набросилась на чай, сахар и белый хлеб так, что это не могло не насторожить»{757}.

Что касается гостиницы «Астория» (или «Петроградской военной гостиницы», как она теперь называлась, и в какой-то степени соответствовала этому названию, поскольку внешне все еще выглядела так, словно побывала в зоне боевых действий), то Бесси Битти с радостью отметила произошедшие в ней заметные перемены к лучшему благодаря недавно проведенным ремонтно-восстановительным работам. «Прожив все лето каждый сам по себе, завтракая, обедая, устраивая чаепития и ужиная в своих собственных номерах, мы вдруг перестали прятаться, вышли наружу, осмотрелись, и нашим глазам предстала следующая картина. С розового ковра в гостиной отчистили пятна крови, остававшиеся после революционных событий. С разбитых окон убрали ставни, вставили новые стекла, повесили великолепные жатые шторы темно-красного цвета. Столовая, несколько недель назад бывшая складом безруких кресел и безногих столов, бессловесных жертв мести разъяренной толпы, теперь облачилась в белоснежные скатерти»{758}.