Понятное дело, вокруг невест плетутся интриги: честь уж слишком великая, соблазн пребольшой — породниться с царём, такое родство сулит и высокое положение, и привилегии, и прибытки, без чего русский человек никакой власти не мыслит, по его убеждению, власть для того и дана, чтобы взять, а там и перспектива со временем превратиться в деда или хотя бы в дядю наследника. Тут на страже царских и собственных интересов твёрдо стоит неумолимый Малюта Скуратов-Бельский. Носятся слухи, будто дьяк Булат Арцыбашев, пытавшийся протиснуть в невесты сестру, был им убит. Может, и лгут, у клеветы язык без костей, однако всем известно доподлинно, что рекомый Малюта не ведает ни угрызений совести, ни стеснения в средствах, и многим достаточно одного его слова, чтобы притихнуть и стушеваться, пока худа не стало, надобности не находится убивать.

Последним невест осматривает сам Иоанн, и в полном девичьем наряде, и обнажённых, чтобы лично убедиться в их пригожести и здоровье. Впоследствии архиепископы, епископы, игумены и архимандриты заверят клятвенно в приговоре, данном освящённым собором: «о девицах много испытанию бывшу, потом же царь подолзе времени избрал себе невесту, дщерь Василия Собакина». Дщерь Василия Собакина именуется Марфой. Ей шестнадцать лет. Она из малоприметного рода коломенских служилых людей. Стародавний обычай таков, что происхождение не оказывает существенного воздействия на выбор царской невесты, была бы пригодна исправно рожать здоровых наследников, Иоанн же предпочитает приближать незнатных людей, лишь бы избавиться от скандальных претензий князей и бояр, и без того надутых спесью сверх всякой меры. Без сомнения, Марфа ему приглянулась: он никому не позволяет вмешиваться в свои дела, столько же в государственные, сколько и в личные. Тем не менее какую-то роль в его выборе сыграло и то, что Собакины состоят в некотором родстве со Скуратовыми. Сватают Марфу жена Малюты и его дочь, дружками избираются сам Малюта и его зять Борис Годунов, мрачная, скользкая, роковая фигура русской истории. Желая удержать старшего сына от поспешного пострижения, Иоанн избирает Ивану в невесты Евдокию Сабурову.

Между тем он не оставляет всегда неотложных государственных дел. Его посол князь Мещёрский возвращается из Литвы, прежде докладывает о том, что особенно заботит царя и великого князя:

— А польская Рада и литовская Рада меж себя посполито соединились тому другой год, что стояти им заодин, польским людям Литве, а литовским людям Польше помогати без найму на своих пенезах.

Стало быть, подтверждается окончательно, что против него уже не слабые литовские силы, подкреплённые горстью то польских, то немецких наёмников, а многолюдное воинство единого и уже оттого могучего государства и что с этаким воинством ему бы лучше не воевать. Тем важней для него положение с польским престолом. Так каков Сигизмунд, каково мыслят радные паны? Князь Мещёрский докладывает пространно, что король хвор и бездетен, имеет намерение от престола отречься. Рада польская и Рада литовская сносились между собой, кому на его место сесть. Короля искать согласились в Москве, просить царя и великого князя, чтобы царевича дал на польско-литовский-то стол, сам же для крепости женился на Софье, младшей сестре короля Сигизмунда, и с Речью Посполитой вступил в военный союз на турок и на крымских татар. Против слово сказал один Евстафий Волович, каштелян из города Троки, по наущению, шепчут, самого короля, король-от желал бы стол передать Яну Сигизмунду, племяннику, семиградскому воеводе. На Воловича восстают вое сенаторы так, что ворочаться не решается в Троки, страшится, что дорогой паны убьют, паны ихние на такое дело страсть мастера, очень просто режутся между собой. Паны же решают опричь московского государя иного государя себе не искать:

— А вся земля литовская у короля положена на Виленом воеводе Николае Юрьевиче Радзивилле на Рыжем, и он волен во всём, кому что дати и у кого что взяти, и слушают его да жмудского старосту Яна Ходкевича всею землёй, стало быть, этим двоим и решать, кому нынче быть королём.

Попадать в зависимость к Николаю Радзивиллу да к Яну Ходкевичу московскому царю и великому князю ещё меньше пристало, чем зависеть от Ивана Мстиславского да от Воротынского Михаила, сам Иоанн столь дурацкого желания не испытывает, отдавать им на растерзание да в насмешку одного из своих сыновей он не видит необходимости, войну против победоносной Оттоманской империи почитает безмыслием и никогда не даст себя втянуть в такого рода военный союз, недаром он столько лет сопротивлялся легкомысленным настояниям Адашева, Сильвестра и Курбского, а жениться на сестре польского короля тоже нельзя, женитьба непременно втянет его в этот бесталанный военный союз, в котором московские полки станут биться и умирать, а польские и литовские братья станут в сторонке стоять да поджидать, чем эта битва окончится, да и помнит он слишком, как был теми же панами глубоко оскорблён, как претяжко обижен, когда сватался к старшей сестре Катерине, в другой раз не след ему в том же улье мёду искать.

Понятно, что он отвергает литовскую Софью и останавливает свой выбор на милой и скромной коломенской Марфе. Обряд обручения совершается двадцать шестого июня 1571 года. И вот тотчас после обряда в семейной жизни московского царя и великого князя разыгрывается одна из самых тёмных, самых необъяснимых историй: Марфе неможется, Марфа сохнет, Марфа тает у всех на глазах и явным образом клонится к смерти. Предположить, чтобы подлый Малюта рискнул подсунуть своему суровому повелителю болящую родственницу, подкупив или запугав повитух и английского лекаря, едва ли разумно: Иоанн во всех видах собственными глазами видел невесту и не мог не приметить хотя бы самых лёгких признаков стремительно развивающейся болезни, да и Малюта Скуратов-Бельский не решился бы столь опрометчиво шутить своей единственной головой, зная по опыту, что длань у московского государя потяжелее, чем у него самого. Уж не возмечтал ось ли кому-либо из ближних людей, близких не только к Иоанну, но и к Малюте, чтобы московский царь и великий князь всё-таки женился на Софье, польской королевне и литовской великой княжне, имея намерение почётным и выгодным образом укрепить Московское царство да и направить его наконец в давно желанные южные Палестины и против турок, и против татар? Что-то уж больно близко одно к другому стоят предложения, доставленные князем Мещёрским, и внезапное нездоровье только что абсолютно здоровой и уже обручённой царской невесты. Иоанна, естественно, гложут самые мрачные подозрения. Он-то не сомневается, что именно недоброжелатели извели чародейством Анастасию, у него достаточно веских оснований считать, что Мария отравлена людьми Владимира Старицкого или кого-то другого, кто таился в тени слабовольного удельного князя. Теперь скоротечная болезнь Марфы Собакиной столь подозрительна, что он не в силах отогнать зловещую мысль об отравлении, во всяком случае, это не мор, блуждающий по Московскому царству, Марфа Собакина именно сохнет, как бывает при отравлении медленным ядом, как случится с самим Иоанном, или при скоротечной чахотке, однако никто не отмечает у неё лихорадки и жара. Вероятность скоротечной чахотки у абсолютно здоровой, крепкой провинциальной русской девицы, выросшей в сытости, в деревенской глуши, уж слишком мала. Стало быть, отравление, иные толкования и в голову не могут взойти. Как бы там ни было, очевидно, что невеста царя и великого князя стремительно приближается к смерти. Что же царь и великий князь? Ведь ему ничего не стоит отказаться от явно болящей, явно умирающей наречённой и выбрать другую, из одиннадцати отставленных претенденток, ведь он уж не мальчик, ведь он женится для деторождения, бежит от греха, а если принять за верное липучую клевету, что он изверг, палач и злодей, то и вовсе ничего не может быть проще, как отправить бедную Марфу в Коломну и взять за себя Василису или Глафиру. В том-то и дело, что он не изверг, не палач, не злодей. Иоанн — твёрдой веры, освящённой церковью нравственности и непоколебимой верности данному слову. Он уже обручился перед Богом и перед людьми. Он уж точно, взявшись за гуж, не в состоянии объявить, что не дюж. Он женится, по его собственным словам, положившись на Бога, несмотря даже на то, что ко дню венчания Марфа уже явно слаба и плоха. Венчание совершается двадцать восьмого октября. Спустя четыре дня его старший сын женится на Евдокии Сабуровой. Третьего ноября Марфы не стало. Свадебный пир перетекает в поминки. Более мрачной истории и нарочно придумать нельзя. Подозрение в том, что Марфа отравлена, только усиливает желание Иоанна отстранить от себя прежних советников, которым после новгородского изменного дела, ещё более после преступной сдачи Москвы он перестал доверять. Уже не заметно подле него ни Вяземского, ни Басмановых, ни Висковатого, ни Фуникова. Он избавляется от князя Гвоздева-Ростовского и Григория Грязного, обоих, по слухам, казнят, обвинив в покушении на жизнь третьей царицы. Теперь в опричной Думе на первых местах сидят новые лица.