Стейнару удается собрать, а точнее, нанять за плату команду представителей, но в итоге дело проваливается, когда становится ясно, что Торстейн не уступит. Получив поддержку своего боевитого отца, Эгиля, прибывшего на местный тинг с большим вооруженным отрядом, Торстейн выступает решительно и не боится сражаться, поэтому о компромиссе не может быть и речи. Нанятые Стейнаром годи вроде бы тоже не против стоять до конца, но Стейнар пугается и, несмотря на совет своих союзников, передает иск своему отцу, а тот предоставляет Эгилю право единолично решить дело (дисл. sjálfdœ́mi). Узнав об этом, союзники Стейнара умывают руки и расторгают союз, а Эгиль выносит унизительное для Стейнара решение. Распря между Стейнаром и Торстейном на этом не заканчивается, но по итогам данного эпизода оба остаются в живых.

Устройство исландского брака также влияло на тип возможной распри. В каждой семье каждый ее член — будь то муж, жена или ребенок — учитывал родство по обеим линиям, то есть принадлежал одновременно и к роду отца, и к роду матери. Поэтому женщина, выданная замуж, не покидала род, в котором выросла, и к нему же относились и ее дети, одновременно относясь и к роду своего отца. Браки между людьми из разных округ были совершенно обычным делом, притом округи зачастую были расположены в разных концах страны — таким образом расширялась сеть союзов, и свойством оказывались связаны тинговые разных годи и из разных четвертей. Подобная практика сводила на нет шансы возникновения высокосплоченных племенных или локальных групп и лишь увеличивала сложность и запутанность сети связей между политическими союзниками, родичами и так далее.

Степень сложности этой сети зачастую противонаправленных связей объясняет, в частности, почему ни одна социальная группа в Исландии не могла претендовать на исключительную лояльность своих членов, как мужчин, так и женщин, — каждый человек принадлежал на равных основаниях нескольким группам (ср. выше с положением вещей у бедуинов). Свойственники запросто заключали союзы и действовали против кровных родичей в судах и распрях, а если дело доходило до убийств, то люди старались по возможности избежать участия в них. Из источников следует, что настоящие распри с кровной местью начинались тогда, когда нарушался запрет на убийства собственных кровных родичей, как, например, это происходит в «Саге о людях из Оружейникова фьорда».[346]

В обычной же ситуации мы видим, как члены семьи регулярно прилагают все усилия, чтобы избежать нанесения ущерба даже самым далеким родичам. Поэтому причиной распри между семьями или между разными годи служил именно конфликт интересов, когда человек находился на пересечении двух враждующих групп, принадлежа одновременно к обеим. Простейший пример: человек А, ближайший друг и лучший союзник человека Б, является одновременно злейшим врагом человека В, который приходится Б двоюродным братом. Ни в законе, ни в традиции не было ясных указаний на то, кого в какой ситуации полагается поддерживать, и исландцы постоянно оказывались в непростом положении — какой ответ дать посланникам противных сторон, каждая из которых требует поддержки на основании родства, свойства, политического союзничества и так далее. Как раз такое весьма непростое решение приходится принимать в «Саге о людях из долины Лососьей реки» (глава 61, см. также главу 6 настоящей книги) исландцу по имени Торстейн Черный, когда его пытаются вынудить принять участие в убийстве Хельги сына Хардбейна, мужа его сестры Сольвейг. В ответ на уговоры он заявляет:

Двусторонняя система учета родства не только связывала родичей мужа и жены в единую, хотя и хрупкую, сеть взаимопомощи, но и, комбинируясь с другими факторами исландской общественной жизни, помогала ограничить и более или менее держать в узде взаимную ненависть между группами. Исландская культура и общество одобряли одновременный охват людей разными сетями социальных связей, основанных на разных же принципах — семейном, политическом, «дружеском» (vinfengi), — и тем самым в значительной мере устраняли вероятность возникновения клановой или региональной солидарности, то есть условия, без которого невозможна обычная племенная распря, какую мы знаем по другим социумам. Выдавая замуж дочь, исландский глава семьи — а это зачастую была женщина, а не мужчина — инвестировал долю семейного капитала (подчас весьма скудного) в новую социальную связь, в новый социополитический союз; каждый конкретный глава семьи строил собственные планы, независимые от мнения его или ее родичей, в то время как в других обществах это определялось клановой политикой. Если пара оставалась бездетной, брак можно было расторгнуть. В таких ситуациях родичам нужно было вернуть не только саму женщину, но и ее приданое, heimanfylgja, т. е. буквально «[имущество], последовавшее [за ней] из дому».[347] Аналогичным образом брак можно было расторгнуть и тогда, когда «инвестиция» не приносила прибыли, то есть когда род невесты в результате не повышал свой социальный статус, не упрочивал свою безопасность или попросту не делался богаче. Многие исландские женщины выходили замуж неоднократно (так, Гудрун дочь Освивра из «Саги о людях из долины Лососьей реки» выходит замуж четырежды, и всякий раз — за очень богатых или влиятельных людей), и ни возраст, ни утрата девственности не являлись ни в малейшей степени к этому препятствием. Особенно серьезной была ситуация, когда бывший муж отказывался вернуть приданое (см., например, историю Хрута и Унн в гл. 1 и историю Халлы и Хельги Кошки в гл. 13 настоящей книги), — у сторон сразу появлялся ощутимый материальный повод для спора, который мог перерасти и в распрю.

В полную противоположность исландской реальности эпохи народовластия, брачные законы племен, практикующих кровную месть, направлены на то, чтобы поддержать цельность и единство группы и максимально снизить вероятность возникновения конфликта интересов. Описывая традиции распри у бедуинов Киренаики, Питерс отмечает: «Женщина может выйти замуж за человека, не являющегося членом ее группы, но число групп, к которым может принадлежать этот человек, крайне мало, поэтому бедуины могут обеспечивать свои нужды и осуществлять кровную месть без того, чтобы ставить под угрозу целостность своих групп».[348] Нельзя не процитировать и следующие его слова: «Наличие в социуме цельных замкнутых групп, отличающихся единством, означает наличие в нем потенциала для распри; там же, где параллельно существуют разные социальные связи, решительные действия без оглядки на обстоятельства оказываются невозможными, и там прибегают не к распре, а лишь к угрозам ее развязать, имея в виду таким образом достигнуть компромисса».[349]