Экономический успех исландского хутора, подобно экономическому успеху дворов внутри деревни, был невозможен без кооперации. Летом овец выгоняли пастись на высокогорные пастбища, и скот разных хозяев бродил по горам, где хотел; стада, соответственно, перемешивались. Поэтому ключевым моментом сезона был осенний сбор скота, исландский эквивалент периода жатвы (это явление хуторской жизни живо и по сей день). Люди отправлялись в горы, сгоняли овец и спускали их в долины, где хозяева отделяли свой скот и угоняли его к себе на хутора на зиму. Это, конечно, было самое удобное время свести старые счеты и завести новые; но именно в это время всякая распря запрещалась. В главе 21/14[355] «Саги о людях с Оружейникова фьорда» есть эпизод, когда Торкель, сын Гейтира, задумал нарушить осенний мир и напасть на своего двоюродного брата Бьярни, сына Хельги Кошки и своей тетки, сестры Гейтира Халлы, когда тот отправится на горные пастбища за скотом. Другой хуторянин по имени Торвард Лекарь узнает об этом и вмешивается, хотя ему нет никакого дела до распри Торкеля и Бьярни (разгоревшейся из-за того, что Гейтир убил Хельги, а Бьярни взял за отца виру, но затем нарушил мир и предательски убил Гейтира, см. следующую главу):

Общество также требовало от своих членов соблюдать мир в местах, где люди вместе ловили рыбу. В главе 14 «Саги о людях из долины Лососьей реки» рассказывается:

Для исландца, стремившегося обеспечить себе выгоду и безопасность и одновременно сохранить честь, существовали пути и помимо кровной мести. Именно на этот факт обращает внимание своего сына Одда, недавно получившего титул годи, Офейг, хитроумный старик-отец из «Саги о союзниках», объясняя немного наивному юноше принципы исландской распри: «Человеку, который ставит свою честь и судьбу своего дела в зависимость от того, сколько народу примкнет к нему на тинге, не следует ждать ничего хорошего» (глава 7 саги в редакции «Книги с Подмаренничных полей»). Нельзя забывать, что каждый человек был узлом сети противонаправленных связей и разные социальные силы тянули его в разные стороны. По закону в качестве объекта мести позволялось выбирать любого члена враждебного рода, но исландские социальные институты тем не менее вырабатывали такие правила поведения, что и нуклеарные семьи, и роды в целом умели избегать кровопролития — во всяком случае таких масштабов, какие традиционны для обществ, практикующих кровную месть. Поиск возмещения (каковым могла быть и кровная месть) происходил в рамках более широкой стратегии, когда общественный лидер — частное лицо, подобно современному политику или предпринимателю, искал средств увеличить свое влияние и поэтому с легкостью прибегал к компромиссным решениям, освященным местными традициями и правовыми прецедентами. Язык, на котором написаны саги и которым рассказывается о распрях, есть язык чести, но сами исландцы и особенно их лидеры относились к распре скорее как к бизнесу.

Вира, то есть деньги или иные материальные активы, которыми откупаются от кровной мести, известна практически во всех обществах, практикующих кровную месть и распрю. Как правило, в таких обществах согласие взять виру считается бесчестием, а стало быть, рисуется как неприемлемое, но в Исландии все наоборот — там согласие на виру не считалось ни в коей мере постыдным. Поскольку общество резко осуждало всякие проявления неумеренности, взыскующие возмещения запросто принимали виру. Не следует упускать из виду и того, что вира представляла собой для частного лица реальную компенсацию понесенного ущерба, ведь она выплачивалась непосредственно пострадавшему, а не в бюджет государства.

Традиция брать виру была вывезена в Исландию из Норвегии и является частью общескандинавского социального наследия. Существенная разница между вирой в континентальной Скандинавии и в Исландии заключается в том, что у исландцев этот институт действовал независимо, то есть решения принимались коллегиально, а не под давлением носителей власти — херсиров и конунгов, которые в Норвегии, Швеции и Дании могли оказывать поддержку той или иной тяжущейся стороне и силой вынуждать другую соглашаться на те или иные условия. Исландцы, напротив, как на частном, так и на групповом уровне вырабатывали все условия мировой самостоятельно. Конкурентная, предпринимательская природа исландской политической, общественной и государственной жизни лежала в самой основе всех финансовых транзакций, совершаемых в рамках разрешения распри. Годи увеличивали свою власть и социальный престиж, способствуя замирению сторон, — и одновременно изыскивали способы получить и свою долю.

Участвуя в перераспределении богатств и имущества, годи оперировали в рамках общенациональной сети социальных связей, которая лишь укрепляла исландскую культуру «большой деревни». Рассмотрение дел в исландских судах всегда проходило бойко, если не сказать боевито, то же касалось и внесудебных соглашений — ведь речь всякий раз шла о том, чтобы договориться о конкретной сумме компенсации. А богатство зачастую конвертируется во власть — в ситуации, когда обладающие богатством частные лица берут под контроль тот или иной сектор (или сектора) экономики. Исландские годи захватили значительную часть рынка управления распрями и поддержки исландского общества в рабочем состоянии. Цели годи как лидеров заключались в том, чтобы, участвуя в распрях в качестве стороны или третьего лица, от раза к разу богатеть и при этом не лишиться жизни. Осознав это, можно задать себе вопрос, насколько такие люди были заинтересованы в абсолютизации идеи «чести» и в разжигании злобы и ненависти, без которых невозможна настоящая распря с кровной местью.

Подлинная природа института исландской распри видна сквозь призму института представительства и иных форм вмешательства третьих лиц. Многоступенчатая система местных и общенациональных судов, собиравшихся в Исландии каждый год в одно и то же время в одном и том же месте и требовавшая от сторон знания законов и определенного стандартизованного поведения, предоставляла исландцам массу возможностей для торга. Правовые традиции, унаследованные из Норвегии и развитые на острове, не только усилили и легитимизировали роль посредников, замирителей и представителей, но стали обеспечивать последним престиж и уважение. Установившийся общественный порядок, подкрепленный институтом представительства, породил уникальную исландскую систему «контролируемой распри». Сдвиг от «самопомощи» — этим термином в антропологии обозначается общественный порядок, при котором каждая сторона должна брать дело в свои руки, — с ее зачастую бесконтрольным насилием к иным формам поведения, а именно к общественно одобренной демонстрации, с одной стороны, серьезности намерений, с другой — умеренности, снизил социальную потребность в кровной мести и расчистил путь культуре компромисса.