Нарезал плетухи целую гору. Скатал в рулоны, получились не одеяла, а матрацы. Как же я всё это дотащу? Взвалил два, несу, с трудом ноги переставляю. Вот так плетуха, чего же она такая тяжёлая?

— Молодец. — Похвалил людоед. — Оставь, я возьму.

— Сам справлюсь. — Ответил грубо. — Ты кушай-кушай.

— Погоди. — Остановил Скуластый. — Давай поговорим. Нельзя так.

— Как так? — Бросил плетуху, стою с тесаком в руке. — Чего ты от меня хочешь?

— Ничего. — Уселся людоед на рулон плетухи, глядит на меня потирает ладони. — Дёрганый ты, нервный. Почему?

— А сам-то ты как думаешь? — Отодвинул ногой плетуху и уселся напротив крукля. Держу тесак обеими руками. Смотрит он внимательно, торчат клыки, ходят желваки. Как понять, что у людоеда на уме? Видал я как он одной рукой змею удавил. Куда мне против Скуластого? Вон какие мышцы, бугры что на ручищах, что на шее, за спину вообще молчу. Не спина, а сплошные узлы, сила в нелюде огромная.

— Не враг я тебе. — Осторожно поведал Скуластый. — Не нужно бояться. Одна у нас дорога.

— С какой радости?

— Кханкая-ведунья сказала. Она всё знает, далеко видит. Рядом будем идти, долгий путь, трудный. Всегда буду рядом, помогу. — Заверил людоед и протянул руку.

— Кханкая? — Переспросил и пожал протянутую ладонь. Не знаю зачем я это сделал, не верю я круклю.

— Да. — Кивнул Скуластый и оскалился. Теперь я знаю, как он улыбается. Погладил людоед лысую голову, осмотрелся и говорит. — Кханкая тебя спасла. Это она меня остановила, не дала в яму сбросить. Вот. — Достал Скуластый из кармана штанов жёлтую пластину. — Пряхи за такими штуками охотятся. По ней и узнали где вы прячетесь. Чувствуют они их. Вот, смотри. — Принялся людоед доставать из карманов пластины. Бросает к моим ногам. — Им, эти штуки очень нужны. Зачем, я не знаю.

— А как понять, что это моя? — Перебираю, смотрю, одинаковые они.

— След от зуба. — Тычет Скуластый пальцем. — Я пометил.

— Зачем дураком прикидывался? — Разложил пластины, насчитал восемь штук, это без моей.

— А когда ты это понял? — Улыбается людоед.

— Как тебя увидел, сразу и понял.

— Кханкая предупредила, ты кхаутан. — Сказал крукль и оскалился, тихо зарычал. Но вот что это означает, не знаю. На улыбку совсем не похоже. — Если ты кхаутан — это плохо.

— Почему плохо? Для кого?

— Не скажу. Узнаешь, когда придёт время.

— Да ну тебя. — Воткнул тесак в землю, поднялся. — Пошли. Ветер от реки, небо тяжёлое, дождь будет. Когда наши проснутся?

— Не скоро. — Выдохнул Скуластый, выпрямился и давай нюхать воздух. Вертит головой во все стороны, побежал на пригорок и вернулся. — Иди впереди, я возьму тыкхаш.

— Ты чего вынюхиваешь? — Смешно мне стало от такого поведения людоеда.

— Показалось. — Тихо ответил крукль, взвалил на спину всю плетуху. Один рулон свалился. Спина у него конечно огромная, но и плетухи не мало. Взял я тесак, поднял упавшую плетуху и пошёл.

* * *

Уложили спящую компанию на матрацы из травы, ими же и укрыли. Пройдёшь в двух шагах не заметишь. Птички поют, стрекочут букашки. Небо низкое, как бы дождь не начался. Гремит от воды, точно гром. Слыхал я от торговцев о больших реках, самому такое чудо видеть не доводилось. Взял тесак и пошёл к кустам, прорубил лазейку, охота мне поглядеть на большую воду. Разлилась река во все стороны. Ветер гонит барашки волн, срывает пену. Камни торчат далеко в реке, укрылись они сизой дымкой.

— Бродяга! — Зовёт людоед. — Ты где?

Вышел я из кустов да так и грохнулся. Притащил нелюдь змею, рожа в крови, руки тоже. Глядит на меня скалится.

— Ты чего? — Поспешил Скуласты мне на выручку. Сижу в кустах, порвал рубаху, потерял тесак. Колючками спину оцарапал. — Что же ты такой неуклюжий. — Ворчит крукль, тянет за руку. — Трава мокрая, скользко. К камням не ходи, шею свернёшь.

— Ага, мокрая. — Стою трогаю оцарапанное плечо. — Почему рожа в крови?

— Не удержался голову съел. — Глядит точно провинился. — Извини, может и ты хотел?

— Нет, спасибо. Сам кушай. — Ответил и отвернулся. Рожа у него страшная, вся в кровищи, жуть, да и только.

— Вот и я так подумал. — Повеселел нелюдь. Схватил тесак, рубанул по кустам и выволок большую сухую ветку. — Еду приготовим, проснутся. Потянет дымком, запахнет жареным мясом начнут ворочаться. Еда любого разбудит. — С лёгким оскалом сообщил людоед.

— Хорошо бы. — Кивнул в знак согласия и заметил на боку Скуластого повязку. Перевязал крукль сам себя, приложил молодой криволист и стянул рваной тряпкой. Получилось не так хорошо, как это делает Кхала, криво, косо, но раны прикрыты. А вот кровь не смыл, присохла она на шерсти и штанах.

— Проснуться. — Заверил Скуластый. — Когда я здесь был последний раз. Чкхныхты людей спать уложили. Отбил я одного. Других не успел, задрали их. Спал он долго, я искупался, мясо пожарил, а он всё спит и спит.

— И что было потом?

— Тебе это не понравится. — Опустил крукль морду.

— Слышь? — Отошёл я к кустам, достал тесак из колючих веток. — А давай поговорим? Вопросов у меня к тебе много. Не разберусь кто ты? Зачем с нами пошёл?

— Это всё? Если нет, дальше спрашивай. Выслушаю, на все разом и отвечу. — Взял Скуластый ветку и рубанул по ней Карлухиной секирой. Ловко он управляется с секирой, одним ударом отсекает нужный кусок, даже доламывать не нужно. А ветка я вам скажу не маленькая, с руку толщиной. Теперь мне вообще не понятно, почему он взял дубину, а секиру мне отдал? Дубины ненадолго хватило, топорякой мог бы всех зверюг изрубить. Заметил нелюдь моё замешательство, перестал рубить, уселся. Посмотрел на меня с прищуром и заговорил. — Да ты не бойся. Не дрожи как хвост. Не трону я тебя.

— Да кто тебя боится? Придумал такое. — Соврал я. — Холодно, ветер до костей пробирает

— Ты где ветер увидал? Глаза протри, листья не колышутся. На реке волны, здесь тихо. — Людоед задрал голову, почесал шею. — Вижу, боишься. Озираешься, глядишь с опаской. С первой минуты, на меня косишься. Думал я не замечу, как ты следишь за каждым моим шагом. Идёшь всегда позади, присматриваешься, принюхиваешься. Плохого я ничего не сделал. Не бил я тебя и не связывал. За яму прости, да, это я тебя в неё оттащил, спасти хотел. Кханкая сказала — знаешь ты о многом. Вот я и не дал пряхам в твою голову залезть. И Серёгу я на крюк не цеплял, пальцем не тронул. Почему глядишь как на зверя?

— А ты и есть зверь, людоед, нелюдь. — Отпираться нет смысла, решил сказать всё что думаю. — Красиво рассказываешь. Вот только не верю я тебе. Там, в гостях у бабушки, ты в словах путался, за простачка себя выдавал, дурака ломал. И тут вдруг такое.

— Какое?

— А всё это. — Развёл я руками. — Заботой окружил. Воздух нюхаешь, точно боишься кого-то. От кого бежишь? Расскажи. Или ты нам не доверяешь?