мне. Я ловлю её взгляд, решительный и сосредоточенный. Она наклоняется и делает то же, что и Вика. Но в этот раз я оказываюсь подготовленным и, когда она приближает голову, быстро кладу ей на затылок руку и не даю отпрянуть после чмока.

Она дёргается, пытаясь высвободиться, но я целую её под улюлюканье гостей. Держу, конечно, недолго и вскоре отпускаю. Она выпрямляется и становится краснее вымпела, которым подавала сигналы к старту. А мне смешно, я смотрю на неё и смеюсь. Детские шалости. Она набирает воздуха в грудь, чтобы выдать мне по первое число, но я её опережаю.

— Целуйте именинницу! — кричу я, — Она сладкая!

Поднимается галдёж и суматоха, Луткова отбивается от наседающих «целовальников» и тут появляется папа-профессор.

— О, как у них тут весело! Вы что в фанты играете?

— Балдеем, Александр Модестович, — смеюсь я. — Детство в головах взыграло!

— Что? — хлопает он глазами. — А вы знаете, молодой человек, что такое балдёж? Балдёж — это предродовое состояние коровы перед отёлом. Так что это жаргон пастухов. Так вот.

— Знаю, конечно, — киваю я. — Но в современном молодёжном жаргоне это слово означает совсем другое.

— И что же? — поднимает он брови.

— Ну… — пожимаю я плечами, — это эйфория, кайф, разные глупости, приятное времяпрепровождение, торч, удовольствие, иногда даже безделье.

— Торч! — подхватывает братия. — Торч! А-а-а! Торч! Чебурашка! А-ха-ха!

— Вот как? — удивляется профессор.

Знал бы ты, как молодёжь в будущем шпрехать будет. Без словаря вообще не разобраться.

— Пойдём, Саша, — мягко говорит его жена. — Пусть дети… побалдеют немножко…

— Чеба, чё такое торч? — хохочет Юрик.

— Торч, это когда ты торчишь, Юрок. И не обязательно от запрещённых веществ.

— Я торчу, в натуре! — ржёт он. — Торчу!

Утром он проснулся знаменитым. Кажется, я теперь примерно представляю, что это значит. Когда я захожу в школу, на меня все смотрят. Девчонки улыбаются или смущённо отворачиваются, а пацаны провожают оценивающими взглядами.

В классе все толпятся вокруг Юрика. Он стоит спиной к двери и меня не видит. Одноклассники же, заметив меня, хихикают и, посторонившись дают место. А Юрик плывёт на своей волне и заливается соловьём, рассказывая подробности вчерашней гонки. Болтун — находка для шпиона.

— А вы Цепа видели? — беспечно разглагольствует он. — Он уже здесь, в туалете отсиживается, типа курит. У него вот такущий бланш под глазом. Потому что батя у него никуда не уезжал и когда узнал, что сынок взял его машину, да ещё и разбил, он его так отдубасил, что тот едва жив остался.

В класс входит Цеп.

— Цеп, — коротко говорю я, наклонившись к уху Юрика.

Тот вздрагивает, замолкает и начинает с испуганным и одновременно независимым видом осматриваться вокруг.

— О, Чеба, здорово, — бросает он мне.

Я только головой качаю:

— Я торчу, Юрик, ну что ты за болтун!

Он тут же расплывается в улыбке. Цепень проходит с независимым видом и садится за последнюю парту. И под глазом у него действительно чернеет свеженький фингал.

Я подхожу к нему.

— Принёс?

— Чё те надо? — щерится он.

— Бабки мои принёс?

— Какие тебе бабки! — рычит он. — Я из-за тебя тачку разбил.

— Не из-за меня, а из-за себя. Но это, как в пословице. Впрочем, не мне тебя учить. Это было честное пари. За тобой долг чести.

— Отвянь, я сказал.

— Народ! — повышаю я голос.

Все стихают. Они и так прислушивались к нашему разговору, а теперь и подавно. Всем интересно.

— Перед новым годом я устраиваю бой без правил и вызываю на него Альберта Цепа Черепанова! Будем биться до нокаута. Победит крутейший! За Цепом долг чести и я требую смыть его кровью!

Поднимается тихий гул.

— На бой будут приниматься ставки. Без ограничений. Сделайте правильную ставку и поднимите нехилые бабки! Будет круто! Настоящий праздник! Настоящее зрелище! Если Цепень не зассыт!

— А он не зассыт! — раздаётся позади меня.

Это Вика входит в класс.

— Да же, Алик? — обращается она к Цепу. — Ты же примешь этот вызов? Ну, пожалуйста!

— Да я его соплёй перешибу, — недовольно цедит он. — С кем там биться-то?

— Значит, ты победишь, — пожимаю я плечами. — Цепень, ты чё, как ссыкло, в натуре? Чё ты жопой опять крутишь? Ты будешь биться или нет?

— Ну… ладно, — неохотно пожимает он плечами. — Считай, ты уже покойник. Я могу хоть сейчас тебя урыть. Зачем четыре месяца ждать?

— Что? Что ты там шепчешь, девочка? Высунь язык из задницы и скажи ещё раз! Ты будешь биться или нет?

— Да, щегол! — говорит он громче.

— Не слышу, сучонок!

— Да!!! — орёт он и вскакивает из-за стола. — Я надеру тебе жопу, сука!

— Да!!! — ору я в ответ и потрясаю над головой сжатыми кулаками. — Ты покойник, Цепень!

Ну, а что, шоу — значит шоу.

— Да!!! — орёт и Юрик. — Чебурашка против Цепня! Бой века! Да!!!

— Юра, Белозерский, — раздаётся от двери спокойный голос биологички. — Ты чего шумишь? Иди-ка лучше к доске. Все начинают ржать. Давай-давай, выходи. Здравствуйте, ребята…

После школы я забегаю домой. Забегаю совсем ненадолго, бросаю «дипломат» и уметаюсь в прокуратуру. Там меня должна ждать мама, чтобы присутствовать на допросе.

Мы поднимаемся по лестнице, находим нужный кабинет и заходим внутрь. Следователь, скучный лысеющий человек, зачёсывающий редкие волосы на плешь и прячущий маленькие тусклые глазки за толстыми линзами очков. Вид у него постный и голос невыразительный и монотонный. Да и кабинет у него тоже до ужаса скучный и невзрачный.

— В принципе, у меня особых вопросов нет, — говорит он, когда мы садимся перед ним за стол. — Всё понятно, остаётся только несколько отдельных моментов, но это не к вам вопросы. Отпечаток на ноже принадлежит задержанному, так что тут даже и смысла нет копья ломать. Нет, нюансы, конечно могут быть даже в таком простом деле, но не в нашем случае. Подозреваемый ранее судимый, да он и не отрицает, словом, получит он