– Сейчас придет Петрович! Он расставит все по своим местам. А то, гляди, гинекологи стали экспертами…

Ярош уповал на меня, потому что я вел себя раньше достаточно жестко по отношению к подсудимым. Очень рьяно и резко я отстаивал свои заключения. Ухитрялся в то же самое время шутить и даже ехидничать над адвокатами. Прокурор отчасти уважал меня за ясные формулировки, а главное за то, что он считал меня сильным игроком, как бы на поле, где я выступал на стороне обвинения. Но я всегда понимал, что я и должен отстаивать свои выводы, которые следователи закладывали в основу обвинительного заключения, а судья – в вынесение приговора.

На столе в моем кабинете звонил сотовый телефон, на экране которого высвечивались обозначения абонента Яроша – «баловень судьбы». Я знал, что сегодня начался процесс, а скорее, даже не процесс, а правильнее назвать само действо – эксцессом или экзекуцией русского моряка Маскаева.

Я попросил регистратора Олю взять трубку и сказать, что я, мол, занят – на вскрытии. Она выслушала по телефону прокурора и передала мне, что он просит срочно перезвонить ему. «Началось!» – подумал я. А вообще, у меня это уже не вызывало удивления. Я не думал, а даже был уверен в том, что Сунин не сможет обставить дело так, чтобы ложь походила на правду – не был он умным человеком и профессионалом своего дела. Хорошо умел прогибаться и гнуть спину, но не имел гибкого ума…

Снова звонил телефон, я не хотел брать трубку. Оля, опять видя мои сомнения, в очередной раз взяла удар на себя. Она включила мой телефон на громкую связь, и тут же из динамика раздался вопль Яроша, словно потерпевшего, которому что-то пихали в задний проход:

– Скажите Сергею Петровичу! Если он сейчас же не появится в суде, я вышлю за ним конвой! – и отключился.

Но статья об уголовной ответственности в новом «Уголовном кодексе РФ» осталась одна, «за дачу заведомо ложного заключения», а статьи за отказ от дачи заключения, увы, уже не осталось. Имелось в виду, без уважительных причин, а я бы их уж нашел. Я говорил сейчас об этом Оле, но, наверное, хотел, чтобы услышал меня безграмотный прокурор.

…Судья решил не идти на поводу у адвоката.

– Сергей Петрович! Вы ведь освидетельствовали Маскаева?

– Да! – ответил я.

– Скажите, вы же помните, что он вам говорил при освидетельствовании?

Вот так просто, не особо мудрствуя, служитель Фемиды решил сделать из меня свидетеля проступка подсудимого. Типа того, что Рондов может знать, как Маскаев насиловал свою дочь, потому что он ему рассказывал. А врачу, как и попу, говорят всегда правду. Они теперь хотели заручиться моими пояснениями. И не хотели допускать даже мысли, и после показаний уже гинеколога, что я мог быть в этой истории не на их стороне. Я вспомнил слова Лехи адвоката: «не играйте в карты с шулерами»!

– Какое это имеет значение? – я несколько возмутился от желания судьи. – Анамнез, который я собираю, он не протокол допроса! Судебный врач расспрашивает свидетельствуемого об обстоятельствах дела, чтобы сравнить их с характером и возможным механизмом образования повреждений! Но только с медицинской точки зрения и не квалифицирует юридический аспект самого вопроса. Я не могу Маскаева под конвоем доставить в суд, как собирался сделать со мной прокурор! – Я умышленно напомнил Ярошу его глупую выходку, чтобы он хоть как-то научился уважать в принципе даже не меня, а службу судебной медицины. Чтобы ему не думалось, что прокурор решает все. Хотя я уже начинал склоняться к мысли, что в современной России, оно так и есть. Мельчает, думал я, плеяда судебных врачей. – Ведь я смотрел не только подозреваемого Маскаева, – продолжал я наступать, – кем он считался на тот момент, но и Ирину Петровну Маскаеву. И могу пересказать, что говорила она!

– Нет, не надо! – резко оборвал меня судья.

Мне показалось, что мои слова припечатали его к спинке кресла, потому что Сербенев понимал, какой получится весомый аргумент в копилке утверждений, что он уже услышал от гинеколога. Сейчас он очень не хотел, чтобы оно прозвучало вновь.

– Ирина Петровна! И вы, Анастасия Петровна! Знаете ли вы этого человека? Вы встречались с ним? – теперь уже сам судья, а не адвокат, задавал вопрос потерпевшей и ее матери, как задавал им Федорчук в случае с Валентиной Петровной. В этой ситуации Сербенев акцентировал внимание на мне.

Но не та, не другая оказались не подготовленными следователем следственного комитета к подобному развитию событий. Ведь я должен был прийти и нести бред сивой кобылы, так сказать, озвучить несуразные и несоответствующие действительности пояснения запуганного Маскаева.

Теперь я удостоверился во всем окончательно. Но, как и чем они смогли запугать его, я пока не знал. Когда я заходил в зал судебного заседания, адвокат (в целом радушный и позитивный человек) мне подмигнул. Легко оказалось догадаться, что оно значит – не меньше, как Маскаев отказался от своих показаний и явки с повинной. Он вырвался из лап и оков Сунина и вообще – из сердобского отделения следственного комитета по Пензенской области. Теперь его возглавляла Сологубова Анна Викторовна. Сунин за глаза называл ее Нюрой, и не скрывал, что вкладывал в ее имя уничижительный смысл.

Потерпевшая и мать встали. С растерянным видом оглядывали зал. Они, словно, кого-то искали. Адвокат и я знал, что им нужен сейчас только Сунин, чтобы спросить, как им отвечать на вопрос судьи. Лехе даже показалось, что их сомнения стали понятны и всем участникам процесса. И мать, и дочь находились в состоянии тех людей, которых зомбировали. И сейчас согласились бы, чтобы судья ответил за них сам, так, как правильно нужно было бы сделать.

Сербенев Николай Викторович, всегда уравновешенный, спокойный, отдающий себе отчет в любой ситуации, не выдержал и повысил голос, но не до крика:

– Хватит врать! Говорите правду! Мне что, вызывать всех врачей?.. Правду! – менял он тон голоса, выпрямляя спину, и величаво возвысился над столом. Стало понятно, что он высокий ростом, а судейская мантия, когда он шел в зал, его только укорачивала.

– Да… знаем… Да… знаем… – друг за другом пролепетали дочь и мать.

– Садитесь! – уже более спокойно и снова сгибаясь над делом, что лежало на столе, проворчал судья.

– А на каком основании? Кто вам поручал? – прокурор спрашивал меня без разрешения судьи, а тот при этом молчал.

– Я привез документ… Без конвоя! – ерничал