задержаний. Она запрещала держать свободного человека в тюрьме не иначе, чем по обвинению, или изобличению в преступлении или за долги; всякий заключенный по обвинению в уголовном преступлении, имел право требовать у суда «королевской скамьи» выдачи приказа «habeas corpus», обязывавшего тюремщика представить в суд заключенного вместе с предписанием, по которому он был заключен, для того чтобы суд мог определить, согласно ли с законом его заключение. Но в случаях заключения по предписанию Королевского совета судьи иногда считали выдачу приказа о представлении невозможной, и поэтому при Кларендоне встречались случаи заключения без судебного контроля.

Вскоре после его падения в парламент был внесен билль, обеспечивавший это право подданного и после продолжительной борьбы окончательно принятый в 1679 году под названием акта «Habeas corpus». Этот важный закон освободил старую процедуру от всех стеснений и ограничений. Он предоставил право всякому заключенному за любое преступление, кроме измены пли тягчайшей уголовщины (felony), требовать приказа, даже в вакационное время, и налагал крупные штрафы на судей или тюремщиков, мешавших ему воспользоваться этим правом. Всякое лицо, заключенное за тягчайшие преступления, имело право требовать освобождения после внесения за лога, если его дело не разбиралось в ближайшей сессии суда, и полного оправдания, если оно не слушалось в последующей. Наконец, были назначены строжайшие наказания за отправку заключен пых в какие либо местности или крепости за море.

Вскоре свобода печати и «Закон о habeas corpus» оказались для короны очень неудобными, но Карл II не делал попыток ограничить первую или нарушить второй. Стараясь не вызывать в народе сопротивления, он, тем не менее, хладнокровно и решительно шел вперед по пути к деспотизму. Напрасно Галифакс настаивал на решительном противодействии захватам Франции, возвращении Монмута, созыве нового парламента. Подобно всем другим английским политикам, он оказался одураченным: теперь, когда его дело было сделано, ему позволяли сохранить за собой должность, но ограничивали всякое влияние на дела. Во главе казначейства все еще оставался Гайд, возведенный в графы Рочестеры; но скоро Карл II стал оказывать больше доверия гибкому и проницательному Сандерленду. Вопреки «Закону о трехлетии», возобновленному после отмены, но без гарантий первоначальной редакции, парламент не созывался в последние годы царствования короля. Тайный союз с Францией доставлял Карлу II нужные ему средства, а быстрый рост пошлин вследствие расширения торговли Англии обещал обеспечить ему такой доход, который, в случае сохранения мира, избавлял его от необходимости обращаться к общинам. Всякое противодействие исчезло. Влияние национальной партии было подорвано разногласиями в ее среде относительно «Билля об устранении» и бегством или смертью ее выдающихся вождей. Она пользовалась еще некоторым влиянием в городах; но теперь по ним были разосланы королевские приказы «quo warranto», требовавшие доказательства того, что, злоупотребляя привилегиями, они не потеряли права на сохранение своих хартий. Несколько неблагоприятных приговоров короны вызвали общее отречение городов от их вольностей; тогда им были даны новые хартии, вводившие в состав городских советов только крайних роялистов, что отдало их представителей в руки короны.

Против проявлений недовольства Карл II постепенно принимал меры по укреплению своей гвардии. Вывод гарнизона из Танжера позволил ему довести ее состав до 9 тысяч хорошо вооруженных солдат и пополнить это войско, ядро теперешней постоянной армии Англии, резервом из шести полков, состоявших на службе Голландии пока они не понадобятся дома. Но как ни велика была действительная опасность, она заключалась не столько в отдельных деспотических мерах, сколько в характере и целях самого Карла II. Его смерть в самый момент торжества (1685 год) спасла свободу Англии, к королю вернулась прежняя популярность, и при известии о его болезни толпы народа наводнили церкви, моля Бога исцелить его, чтобы он мог быть отцом своих подданных. Но у Карла II была одна забота — умереть примиренным с католической церковью. Все вышли из его компасы, и некий священник по имени Геддестон, спасший ему жизнь после битвы при Уорчестере, исповедал и причастил его. Об этом обряде не было сказано ни слова, когда вельмож и епископов снова позвали в комнату короля. Вокруг его постели собрались все его незаконные дети, кроме Монмута. Карл II «благословил всех их одного за другим, привлекая их к своей постели; и тогда епископы попросили его как помазанника божьего и отца своего народа благословить также их и всех присутствующих, а в их лице — всю совокупность его подданных.

Затем, когда комната наполнилась людьми, все упали на колени, а он поднялся на постели и торжественно благословил их». Странная комедия, наконец, закончилась. Карл II умер так же, как жил — смело, шутливо, цинично, даже перед лицом смерти, оставаясь самим собой. Мучимый страданиями, он попросил присутствующих простить ему то, что он умирает так непростительно долго. Над его постелью склонилась в слезах одна из любовниц, герцогиня Портсмут, но его последняя мысль была обращена к другой, Нелли Гвинн. Перед тем как впасть в роковое беспамятство, он сказал шепотом своему преемнику: «Не дай умереть с голоду бедной Нелли!»

Первые слова Якова II по восшествии его на престол в феврале 1685 года заключали в себе обещание «поддерживать управление, установленное законом в церкви и государстве» и были встречены всей страной с восторгом. Казалось, исчезли все подозрения относительно государя-католика. «Нам дал слово король, — говорили всюду, — король, никогда своему слову не изменявший». Якова II выставляло в выгодном свете доказанное вероломство брата. Его считали человеком ограниченным, вспыльчивым, упрямым и крайне деспотичным, но даже враги не обвиняли его в лживости. Прежде всего его считали очень осторожным в щекотливом вопросе о чести родины и приписывали ему намерение избавить Англию от иноземного влияния. Необходимо было созвать парламент, так как со смертью Карла II поступления в казну прекратились; но выборы, проведенные под влиянием увлечения роялизмом, в том числе и городов, отданных новыми хартиями во власть короны, дали такую Палату общин, в которой немногие члены были Якову II не по сердцу. Намек на неудовольствие короля устранил вопрос о церковных гарантиях. Королю был назначен пожизненный доход почти в два миллиона. Мятежи на севере и под руководством Монмута на западе довели в народе преданность королю до фанатизма. Со времени Реставрации надежды шотландцев на свободу были связаны с домом Аргайла. По возвращении короля «великий маркиз» был казнен. Даже чрезвычайная осторожность и покорность не могли защитить его сына, графа Аргайла, от недоброжелательства низких политиков, управлявших тогда Шотландией. Наконец, в 1682 году, он был обвинен в измене на основании доказательств, пробуждавших в любом английском политике негодование. «Мы здесь не повесили бы и собаку, — заявил Галифакс, —