Однако граф бежал в Голландию и спокойно прожил там последние годы царствования Карла II. Монмут тоже нашел себе убежище в Гааге, и расчет на намерение короля возвратить его обеспечил ему дружеский прием со стороны Вильгельма Оранского. Вступление Якова II на престол нанесло смертельный удар по надеждам герцога и побудило фанатичного Аргайла к попытке избавить Шотландию от власти короля католика. Оба вождя решились поднять оружие в Англии и на севере, и через несколько дней экспедиции одна за другой вышли в море. Попытка Аргайла скоро закончилась неудачей. При вы садке его в Кентайре клан Кэмпбеллов поднял восстание, но страна была занята от имени короля, а ссоры сопровождавших Аргайла изгнанников отняли у него всякую возможность успеха. Его отряд рассеялся без битвы; сам Аргайл был захвачен во время бегства и казнен как изменник. К Монмуту фортуна отнеслась более благосклонно. На западе он пользовался большой популярностью, и когда высадился в Лайме и потребовал настоящего парламентского управления и свободы бою служения для диссентеров протестантов, то, хотя дворянство держалось в стороне, под его знамя стеклись крестьяне и горожане Девоншира и Дорсета. Суконщики городов Сомерсета были преданы делу вигов, и при вступлении герцога в Таутон народный восторг выразился в украшении всех дверей цветами и в поднесении Монмуту группой молодых девушек Библии и знамени.

Его силы доходили теперь до 6 тысяч человек, но у него исчезла всякая надежда на успех, когда он принял титул короля. Палаты поддержали Якова II и объявили герцога вне закона. Все еще преданное делу Марии и Вильгельма Оранского дворянство держалось в стороне; между тем на место мятежа поспешила гвардия, а вокруг королевского знамени собралась милиция. После неудачных покушений на Бристоль и Бат Монмут отступил к Бриджуотеру и в ночь на 6 июля 1685 года напал на войска короля, расположенные лагерем на Седжмуре.

Нападение не удалось: пересекавший болото глубокий ров задержал движение следовавших за герцогом храбрых крестьян и рудокопов, и после короткого сопротивления они были разбиты конницей короля. Их вождь бежал с поля битвы и после тщетной попытки выбраться из страны был захвачен и безжалостно предан смерти.

Никогда Англия не выказывала большей преданности королю; но страшные казни, сопровождавшие победу при Седжмуре, превратили эту преданность в отвращение. Даже раболепный слуга короны Норт, лорд хранитель печати, протестовал против допущенных после битвы со стороны войска разнузданности и кровопролития; но на его протест не обратили внимания, и он с сокрушенным сердцем удалился от двора. На деле Яков II решил отомстить еще более безжалостно и послал главного судью Джеффриса, человека очень способного, но склонного к жестокости, заслужить себе должность хранителя печати рядом юридических убийств, сделавших его имя синонимом жестокости. 350 мятежников были повешены в «кровавом объезде» Джеффриса по Дорсету и Сомерсету; более 800 человек были проданы в рабство за море; еще большее число подверглось телесным наказаниям и заключению. Королева, фрейлины, придворные, даже сам судья бессовестно извлекали выгоды из продажи помилований. Особое сострадание пробуждали издевательства над женщинами. Некоторых из них секли от одного рыночного города до другого. В Уинчестере подверглась казни госпожа Лисли, жена одного из цареубийц, за то, что укрыла мятежника. В Тайберне была сожжена за такое же проявление милосердия Елизавета Гаунт.

Сострадание перешло в отвращение, когда оказалось, что подобные жестокости совершались с ведома и одобрения короля. Равнодушие, с которым Яков II отклонял все просьбы о помиловании, возмутило даже холодное сердце генерала Черчилля, энергии которого был обязан король победой при Седжмуре. «Этот мрамор, — воскликнул он, ударяя по доске камина, на которую опирался, — не тверже сердца короля!» Но скоро выяснилось, что мысль вызвать в народе страх этой резней входила в состав более широкого плана. Восстание должно было послужить предлогом для крупного увеличения постоянного войска. Как известно, Карл II осторожно и постепенно довел его численность до 10 тысяч человек; Яков II сразу увеличил его до 20 тысяч. Это войско должно было действовать внутри страны, а не вне ее: надежды на национальную политику во внешних делах уже исчезли. Яков II не мог ожидать согласия парламента на свои планы; его гордость возмущалась зависимостью от Франции, но он мог рассчитывать на постоянную покорность парламента, только располагая золотом и солдатами Франции. Поэтому через неделю после вступления на престол он уже уверял Людовика XIV в том, что вполне сходится с Карлом II в благодарности и преданности ему. «Передайте вашему государю, — сказал он французскому послу, — что без его поддержки я не могу сделать ничего. Он имеет право рассчитывать на то, что у него будут спрашивать совета, и я намерен советоваться с ним обо всем». Подтверждение зависимости было награждено обещанием субсидий, принятым с выражениями сильнейшего восторга и покорности.

Никогда раньше тайный союз с Францией не представлял такой опасности для английской церкви. Европа, долго трепетавшая перед честолюбием Людовика XIV, теперь дрожала перед его ханжеством. Нападением на Голландию он объявил войну политической свободе; теперь он объявил войну свободе религиозной отменой Нантского эдикта, которым Генрих IV после перехода в католицизм обеспечил своим протестантским подданным терпимость и свободное отправление богослужения. Даже после победы над гугенотами Ришелье продолжал соблюдать эдикт; Мазарини только слегка затронул его. Людовик XIV с начала своего царствования решился устранить эти ограничения, и отмена эдикта в 1685 году была только естественным завершением целой системы преследований. За отменой Нантского эдикта последовали насилия еще более жестокие, чем даже кровопролитие Альбы. По домам протестантов ставили драгун, выбрасывали из постелей на улицы боль пых женщин, вырывали детей из объятий матерей, чтобы воспитывать их в католичестве, ссылали священников на галеры. Вопреки королевским указам, запрещавшим жертвам этих страшных жестокостей даже бегство, за границу бежали сто тысяч протестантов, наводнивших Голландию, Швейцарию, Пфальц. Тысячи нашли себе убежище в Англии, и их трудолюбие положило начало шелковой промышленности Спитэлфилда к востоку от Лондона.

Англичане с ужасом смотрели на эти события; Якову II они внушали новые надежды. Вопреки закону, он назначал католиков в свои новые полки офицерами. Он удалил Галифакса из Тайного совета за несогласие на отмену «Акта об испытании». Он обратился к парламенту с высокомерным заявлением, что раздача должностей католикам, все равно, законна она или нет, не подлежит его обсуждению, и потребовал средств на содержание своих новых войск. Палаты были настроены очень покорно, но еще сильнее были их тревога за церковь и страх перед постоянным войском. Большинством в один голос