Он же и таскал ее по врачам, нагнетая обстановку — и якобы щадяще презентуя Юлии ужасные, но полностью вымышленные диагнозы светил медицины. Которые якобы сводились к одному: что она — сумасшедшая. И затем, виртуозно играя на пару с доктором Черных в нехитрую игру «добрый коп — злой коп», втемяшивали эту идею ей в сознание.

Ведь Великому Белку она и была нужна такая — сначала сумасшедшая, а потом и мертвая. Для этого Великий Белк и купил на ее имя — и, что пикантно, за ее же деньги, которыми мог распоряжаться беспрепятственно, — летний лагерь «Веселые бельчата». Великий Белк уже тогда планировал сделать из нее козла отпущения.

Вернее, белку…

Да и обращение Великого Белка — Юлюсик — указывало в итоге не на дядю Игоря, употреблявшего его в реальной жизни, а подспудно опять же на Романа, то есть Глеба, который хоть и звал ее совершенно по-другому, солнышко, однако постоянно употреблял это ставшее для Юлии ужасным слово.

Поэтому подсознание словно пыталось ей сказать: бойся того, кто называет тебя одним и тем же навязшим на зубах якобы ласковым имечком…

Юлия даже пожалела, что больше никогда не увидит Квазимодо и не попадет в бункер, но ведь и необходимость в этом отпала: Великий Белк был повержен, а его кремированные останки покоились на одном из столичных колумбариев.

— Они теперь все хотят, чтобы ты пришла к ним в эфир! — продолжал Роман. — Или чтобы сама вела эфир новой передачи.

Юлия отмела эту мысль:

— Мне это не нужно. Мне нужен покой… Бизнесом занимаются надежные опытные менеджеры. А я хочу…

Она посмотрела на Романа. Да, что она хотела? Этот человек спас ее, помог избавиться от депрессии, был ее ангелом-хранителем.

Наверное, она даже его любила. Странно, но, с другой стороны, она до сих пор продолжала испытывать чувства к этому извергу, своему мужу. Великому Белку.

Глебу Великому.

Хотя и знала, что рядом есть тот, кто заслуживает ее любви или хотя бы знаков внимания. И тот, кто сам ее любит — и оказывает знаки внимания.

Юлия упорно делала вид, что не замечает этих знаков. Как и в этот раз, когда он пригласил ее в дорогой ресторан, дабы отметить выход в свет интервью.

Ей нужен покой — или, наоборот, встряска, чтобы сойтись с Романом (кстати — в этот раз она не стала проверять по зороастрийскому календарю, кто же он: белка так белка). Или с кем-то другим. Чтобы почувствовать, что она умеет жить.

Что она должна жить.

И что ей стоит жить после всего кромешного ужаса с Великим Белком.

Хорошо, что кошмары больше не навещали ее — точнее, она сама не проваливалась в них, засыпая.

— Я хотел предложить тебе начать работать в моем агентстве, — сказал, смущаясь, Роман. — Ну, тебе же нужно занятие по душе, а ты человек цепкий и наблюдательный…

Юлия еле заметно усмехнулась. Да, до того цепкий и наблюдательный, что прожила почти два года бок о бок с маньяком — и ничего не заметила.

— Уж не знаю… — протянула Юлия, хотя предложение было заманчивое. Бизнес был в надежных руках, и даже со стороны дяди Игоря поступило предложение зарыть топор войны и, объединив усилия, свалить ведущего монополиста на рынке и совместно занять его позиции. Ведь он теперь был женат на Стрелке, то есть Галке Белкиной, столь признательной Юлии за то, что она нашла и покарала убийцу ее младшей кузины, Юли Белкиной.

Той самой, настоящей, в самом деле убитой Великим Белком. То есть Белгом. Романом. То есть Глебом Великим.

Оказывается, во всей этой истории было что-то и позитивное…

— А ты подумай! — сказал Роман и посмотрел на дисплей лежавшего на столе телефона. — Извини, это по тому делу о краже полотна Репина, о котором я тебе говорил. Мне надо принять звонок…

Он вышел на улицу, а Юлия проводила Романа взглядом. И вздрогнула — потому что заметила медленно двигавшийся по улице черный фургон.

Господи, ведь черных фургонов тьма. Но сердце все равно неприятно екнуло. Черный фургон, за рулем которого Черный человек…

— Юлька! — услышала она голос из прошлого и повернулась. Перед ней стоял высокий человек с модной ныне бородой и бритой лысиной. — Юлька, ты что, не узнала? Это ж я, Стас, твоя первая любовь!

В самом деле не узнала. В те времена, когда он был ее первой любовью, у Стаса на голове было волос побольше, а на лице поменьше.

— Давно не виделись! Кстати, спрашивать тебя, как дела, не буду. Читал твое интервью, да и историю с твоим муженьком тоже отслеживаю. Просто потрясающе!

Охарактеризовать случившееся в таком ключе Юлия еще недодумалась. А Стас продолжил:

— Кстати, я ведь сделал свое хобби профессией. Раньше смотрел чужие фильмы ужасов, теперь снимаю собственные. Ты разве мой мегахоррор «Гробовщик» по одноименной повести Пушкина, за который я кучу призов получил, в прошлом году не видела? Вот, новый выходит на той неделе, про Черного человека.

Юлия вздрогнула.

— Видишь черный фургон? Это наша пиар-компания — по улицам Москвы ездят черные фургоны, за рулем которого люди в черном! Реклама моего шедевра! Конечно, без всяких детей внутри, но ведь люди-то не знают и пугаются!

Юлия, заметив еще один черный фургон, с облегчением подумала, что причин для паники нет. И что у любого загадочного факта имеется самое простое объяснение.

— Приходи на премьеру! Хочешь, приглашение пришлю? — спросил Стас, а Юлия качнула головой:

— Нет, извини, но это явно не для меня…

— Ну как знаешь, Юлька! Ну, продай тогда свою историю! Я по ней такой стильный ужастик забацаю…

— Реальность зачастую намного кошмарнее самого изощренного ужастика, — заявила Юлия и, заметив парочку девиц на заднем плане, сказала Стасу:

— Тебя, кажется, ждут…

Стас отвлекся, а Юлия, посмотрев в окно, снова увидела черный фургон — тот стоял около фонаря. И вдруг заметила, что изнутри к темному стеклу кто-то прижимается.

Это было лицо ребенка.

А затем черная тень оттащила ребенка от окна.

Неужели Черный человек…

Существует? И на самом деле затаскивает в черный фургон и увозит в неизвестном направлении детей?

А что, если это опять галлюцинация? Или игра воображения?

Или паразитарное «я»?

Однако рисковать она не имела права. Потому что по ее вине уже раз погиб ребенок — ее собственный брат.

Снова она такого не допустит!..

…Юлия выскочила из ресторана и посмотрела в сторону тронувшегося с места фургона. А потом подошла к все еще говорившему по мобильному Роману и быстро произнесла: