Йеттишара Якуб-беку оказалось сложно содержать в Восточном Туркестане свою 45-тысячную армию, а длительно снабжать в походе десятки тысяч китайских солдат в условиях войны за счёт местных ресурсов было просто невозможно на своей скудно – неплодородной территории, не говоря уже о нахождении их на территории противника.

Долгосрочная война требует постоянного пополнения материальных средств, оружия, боеприпасов армии, а также живой силы, и притом во много раз больше, чем в мирное время. В то время Китай надеялся, что измотанные войной на Балканах, русские не в состоянии дать решительный отпор вторжению Цинской армии на территорию России с юга.

Весной 1880 года, в Главном штабе Русской императорской армии приступили к разработке планов в случае вероятной войны. По данным разведки предполагалось, что китайцы начнут боевые действия одновременно на двух ТВД: у границ Маньчжурии и в Синьцзяне.

В июне 1880 г. русское командование привело в полную боевую готовность свои войска на переднем крае в крепости Верный. Также были приведены в полную боевую готовность войска в крепостях: Ташкенте, Самарканде, Или. Уже в августе 1880 г. в этом регионе базировалось примерно 16 тыс. военнослужащих пехоты, а также порядком 30 казачьих сотен, и около 10 артиллерийских батарей.

На состоявшемся 26 сентября во Владивостоке совещании, в присутствии начальника Тихоокеанской эскадры, члена Госсовета С.С.Лесовского и командующего войсками Приморской области, генерал-майора М.П. Тихменева, отмечалось, что китайцы продолжают укреплять города Маньчжурии, увеличивать их гарнизоны и передвигать регулярные войска к Гирину, Нингуте и Хунчуну [631]. Они сосредоточили в Маньчжурии до 40 тыс. воинов, правда, менее подготовленных и разбросанных по всему краю [632]. В связи с этим планировалась высадка русского десанта восточнее Пекина для удара по коммуникациям войск Ли Хунчжана.

Решения состоявшегося совещания легли в основу плана войны с Китаем, вместе с тем, чтобы привести этот план в действие, требовалась достоверная информация о политическом положении. 28 сентября С.С. Лесовский получил телеграмму К.В. Струве из Токио: «По мнению здешних правительственных лиц, Китай оттягивает решение, дабы успеть готовиться к войне» [633]. Напряжение с обеих сторон усиливалось. В этой ситуации потребовались данные разведки о возможных маршрутах движения войск противника с определением направления районов их перемещений, наличием стратегически важных горных перевалов, подходами к мостам и речным переправам, а также общая оценка боеготовности войск вероятного противника.

Участие в оценке стратегических способностей вероятного противника. Прогнозирование военных опасностей и угроз

Одним из офицеров Главного штаба РИА, кому поручили провести оценку боеготовности и боеспособности Китайских вооружённых сил, был полковник Н.М. Пржевальский, уже неоднократно участвующий в научных экспедициях по Центральной Азии и имеющий представление о ситуации на местах в различных её районах. Хотя его выводы отличались яркой насыщенностью излагаемой информации, мотивом их было вовсе не личное пренебрежение к самому китайскому народу, как пытаются акцентировать отдельные историки.

Излишне предвзятое отношение к Николаю Михайловичу прослеживается в зарубежных публикациях английского автора Дональд Рэйфильда, а также в книге автора Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе: «Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией». Историк в этой книге по-своему истолковывает даже смысл рисунков, выполненных карандашом художника Всеволода Роборовского, привезённых из экспедиции: «Презрение Пржевальского к китайцам явственно передаётся этими рисунками, выполненными членом его третьей экспедиции во Внутреннюю Азию В.И. Роборовским» [634]. Складывается впечатление, что Пржевальский, «заставлял» художника, или хотя бы консультировал его, как рисовать, и на каких деталях в рисунках расставлять акценты или тени на лицах.

Продолжая свою тенденциозную трактовку фактов, исходящую из пристрастных источников, Дэвид продолжает: «Вышестоящие чины, проявили здравый смысл и проигнорировали наиболее экстремистские заявления Пржевальского». Здесь, очевидно, профессор без достаточной аргументации, придал слишком яркую окраску рассуждениям Николая Михайловича, имевшим право на свою апперцепцию увиденного, как полковника ГШ РИ, и был вправе делать выводы на профессиональном уровне в том контексте, котором их воспринимал.

Знакомясь с периодическими журналами для офицеров того времени: «Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии», выходящих по грифом «СЕКРЕТНО», становится очевидно, что в указанное время десятки военных разведчиков проводили рейды, подобные путешественникам, по территории Китая, а также военные агенты из различных источников поставляли информацию политическому руководству страны, – но это не значит, что Генштаб и политики немедленно реагировали на каждый такой доклад, пусть даже и составленный со стопроцентной объективностью. И саркастическое замечание канадского учёного, что:

«Вежливо выслушав его, армейский комитет спокойно отправил служебную записку пылиться на архивных полках. Военный министр Пётр Ванновский и его коллега из Министерства иностранных дел Николай Гирс были просто слишком осторожны, чтобы помышлять об агрессивной войне. Как бы там ни было, император ясно выразил свою волю: «Сомневаюсь в пользе этого присоединения», – далёкое от объективности резюме в адрес донесений Пржевальского.

То, что Ванновский был «перестраховщиком», и часто любил «переводить стрелки» на других, сам не принимая решений, известно хотя бы по следующему факту. Получив негативный ответ туркестанского генерала Н.О.Розенбаха, по поводу планов экспедиции в Канджут Громбчевского в 1888 году, военный министр распорядился отправить его на рассмотрение ВУК ГШ. В резолюции на письме Розенбаха Ванновский указал: «Прошу на карте определить район исследований г. Громбчевского и препроводить до Н.М.Пржевальского и до И.А.Зиновьева и предоставить им исследования в этом районе англичан». [635]

Принимая во внимание, что Ванновский перенаправил письмо на рассмотрение Пржевальскому, а не начальнику Азиатской части Главного штаба генерал-майору А.Ф.Костенко, уже говорит о большом авторитете Николая Михайловича, к мнениям которого высшее руководство всё же прислушивались, а не отправляли его доклады, как пытается это представить канадский историк, «пылиться на архивные полки». Известно, что Пржевальский, получив проект экспедиции Громбчевского в Канджут (современное название Хунза, прим. автора) на заключение, найдя его совершенно «сырым» и без чёткой научной программы, после подробного ознакомления с ним, все же утвердил в его основе как положительный, и проект получил дальнейшее развитие [636].

Так что вывод канадского историка можно считать слишком поспешным и до конца не исследованным. Как правило, чаще всего в период таких кризисов, международная и внутриполитическая ситуация диктовала принятие рациональных и безотлагательных урегулирований в плане обороны государства, что требовало тщательного анализа и исследования значительного количества имеемой информации. Результаты такой работы в виде выводов, рекомендаций и прогнозов ложились грузом ответственности на плечи людей, принимающих итоговые решения, – руководителей государства, которые и отвечали за окончательный результат.

Пусть даже Гирс и Ванновский были осторожными политиками, и Александр III имел прозвище «миротворец». Не всё так однозначно. Рассматривая эту ситуацию, нужно помнить, что Российское руководство,