О нет! Только не это! Маргарет приподнялась, опираясь на подушку и делая вид, будто чувствует себя достаточно крепкой. К завтрашнему дню она будет уже на ногах, уверила она Никласа. Она просто приняла слишком большую порцию лекарства от кашля, только и всего, и ей жаль, что она так его напугала, когда грохнулась прямо у дверей его комнаты. Завтра она сама отнесет на почту оба письма, тем более что свое она еще не написала.

И Никлас Кулан вручил ей свое третье письмо к Исабель – и Маргарет Гор в третий раз отправила его в огонь, когда какое-то время спустя ее муж и сын снова ушли.

Но все же третий раз был другим. Он, во всяком случае, потребовал от нее бо́льших усилий. Пока Маргарет лежала в постели, прижимая запечатанное в конверт письмо к груди, ее внезапно пронизало холодом. Ее голени покрылись гусиной кожей, и она долго потирала ступни друг о друга, в очередной раз споря сама с собой. Она знала, что ее дочь способна на что угодно – ведь вышла же она замуж за идиота, который ей совершенно не подходил, тогда как другой мужчина сгорал от любви к ней, точно «римская свеча» [28], и даже потерял почти все волосы на голове. Да, Исабель вышла замуж не за того человека, но она все же сделала это – и точка! Возврата назад нет, жизнь невозможно повернуть вспять, и хотя Маргарет предвидела, что жизнь с Падером не принесет дочери ничего, кроме скуки и разочарований, она была абсолютно уверена, что изменить это уже нельзя. Никакого выхода из создавшейся ситуации просто нет и быть не может! Что же касается писем, то они только наделают беды – это уж как пить дать.

Осторожно похлопывая конвертом по нижней губе, Маргарет ждала, не придут ли ей на ум еще какие-нибудь убедительные доводы, подтверждающие ее правоту. Когда они пришли, она почувствовала себя еще более счастливой оттого, что поступает правильно, и, спрятав письмо под ночной рубашкой, вышла в кухню, где лишь на секунду замешкалась, ибо ей послышалось, что из комнаты Исабель до нее снова донеслись звуки скребущего по бумаге пера.

В кухне Маргарет подошла к очагу и отворила дверцу, так что оранжевое пламя тлеющего торфа заиграло на прутьях решетки. Прислушиваясь к стуку крупных дождевых капель, обрушивавшихся на жестяную крышу кухни, она вскрыла конверт. Поначалу Маргарет решила, что ошиблась: страница показалась ей совершенно чистой. Но – нет, письмо разместилось в нижней половине листа и состояло из одного-единственного слова:

«Любовь».

И ничего больше. Ни «Я люблю тебя, Исабель», ни имени, ни подписи. На бумаге не было даже ни одного чернильного пятна, ни одной кляксы или случайного штриха. В первую минуту Маргарет подумала, что, возможно, само послание написано чем-то вроде молока или выдавлено в бумаге ручкой без чернил, и его можно прочитать, только поднеся к свету, нагрев на свечке или с помощью еще какого-то хитрого трюка. Но даже если на бумаге и был еще какой-то текст, она так и не сумела его разглядеть. Только одно слово. Только «Любовь» – и ничего больше.

Сев в кресло с письмом на коленях, Маргарет откинула голову на высокую спинку и с удивлением почувствовала, как слезы затекают ей в уши. Письмо из одного слова казалось ей и трогательным, и жалким одновременно. От него исходила волна безнадежного томления и страсти, и Маргарет чувствовала, как ее рот наполняется едким лимонным привкусом, а окружающее становится жгучим и резким, словно вся соль мира вдруг высыпалась на ее раны, а никакого лекарства не было. Это единственное слово, этот отчаянный, беззвучный крик был и вопросом, и утверждением, и фактом, и чем-то, чего страстно желалось; в этом коротком слове соединились настоящее и будущее, и шесть его букв были как ноты величественной любовной симфонии. И внезапно Маргарет поймала себя на том, что почти перестала понимать ход его мыслей. Быть может, Никлас исчерпал возможности слов, отдавшись беспомощному молчанию и мрачной бессловесности, которые разъедают чувства, оставляя душе только жалкий бесполезный плач, который отражается от звезд слабым, едва слышным эхом?

Отложив письмо, Маргарет посмотрела на гудевшее в очаге пламя. Боже, думала она, что ей делать? Что делать?..

Ответа она, впрочем, не ожидала. Смахнув с ресниц слезы, Маргарет Гор снова взяла в руки бумажный листок со словом «любовь» и быстро сунула в огонь вместе с конвертом.

9

«Ну вот, – сказал Мьюрис Гор, – скоро все снова будет в полном порядке».

Это было два дня спустя. Маргарет давно была на ногах, да и Никлас тоже почти оправился от своей странной болезни и впервые за много дней вышел прогуляться. Шон вызвался его сопровождать, и Маргарет, следившая за ними сквозь тюлевую занавеску на парадном окне, увидела, как они свернули к нижнему пляжу и почти сразу наткнулись на стадо осликов, которые двигались им навстречу словно почетный караул.

– Он неплохо выглядит, – сказал Мьюрис. Была суббота, и он сидел в кресле у очага – удовольствие, которое Мьюрис предпочитал всем другим. – И его любовная горячка тоже прошла, – добавил он.

– Что-о?..

– Только не говори, будто ты ничего не заметила.

– Не заметила чего?

– Того, о чем я тебе только что сказал. Ты не могла не знать.

– Уверяю тебя, я ничего не…

– Тогда ты не моя жена. Моя жена поняла бы все с первого взгляда.

– А сам ты-то как узнал?..

– Разве это было не очевидно? По-моему, все стало ясно, как только он сошел с парома, когда вернулся от нее. – Мьюрис немного помолчал. И как только какое-то кресло может быть таким уютным, подумал он. – Я, во всяком случае, сразу догадался, в чем дело.

– Почему же ты ничего не сказал?

– А что тут говорить?.. Мы же все равно ничего не могли изменить. Такие вопросы решают боги, а не простые смертные. А раз мы ничего не могли, значит, разумнее всего было не вмешиваться.

– Ну и дурак же ты!.. – Голос Маргарет сорвался, разбившись на тысячи острых стеклянных осколков, и когда она повернулась к мужу, Мьюрис увидел в глазах жены боль, которую он ей причинил. – Боги!.. Значит, так ты думаешь? Нет, скажи, ты правда так думаешь?.. – И, бросив ему в лицо этот вопрос, Маргарет выбежала из комнаты еще до того, как он почувствовал вонзившиеся ему в лицо стеклянные иглы. Похоже, решил Мьюрис, провожая ее взглядом, она расстроилась даже сильнее, чем он думал. И, поглубже усевшись в кресло, он устремил мечтательный взгляд в пространство, размышляя о том, сколько лет прошло и кого именно Маргарет тайно любила – любила, но все-таки осталась с ним.

10

Любовь не проходит, она просто меняет форму. Например, она может изменить форму, когда натыкается на препятствие, которое ей не поддается. Таким препятствием для любви Никласа стало непонятное молчание Исабель – отсутствие писем и вообще любых, даже самых слабых признаков того, что она хотя бы изредка о нем вспоминает (не говоря уже о том, чтобы ответить на его чувства). Это был даже не камень на пути – это была настоящая гора, выросшая посреди дороги; больше того, это было вполне внятное указание на то, что ему следует оставить любые надежды когда-нибудь ее увидеть, уехать с острова и вернуться домой, в Дублин, в надежде, что расстояние поможет обмануть память, а желание ослабеет со временем. Пустота и отсутствие новостей, ожидавшие его каждое утро, неизменное и твердое отторжение, на которое он натыкался, стоило ему открыть глаза и инстинктивно осознать, что письма снова нет, давно бы обратили в ничто любое другое чувство, но только не его любовь.