– Доброе утро, – кричит Джо, когда замечает меня. Ричи следует его примеру со своим корнуэльским ворчанием, на секунду останавливает град ругательств в адрес спаниелей и машет мне.

– Ах ты, маленький паршивец, – вопит он, когда один из псов пользуется возникшей паузой и снова поднимает заднюю лапу.

Хохот Джо гремит между стенами, и я тоже хмыкаю, продолжая свой путь.

– Доброе утро, Линда, – говорю я бифитеру на углу, проходя мимо. Она сидит у своего дома в маленьком шезлонге и ест землянику с ладони.

– Доброе утро, Мэгги, дорогая. – Она улыбается и кидает мне земляничину, которую я, к своему удивлению, умудряюсь поймать.

Я подхожу к северному бастиону – в казематах царит оживление. Навстречу мне, при полном параде, идет бифитер Джолли.

– Привет, Рыжик, – кричит он с нахальной улыбкой и приподнимает шляпу, проходя мимо меня. Борода у него в основном темная (у всех остальных – седая), и он один из тех немногих, кто все еще способен увидеть свои пальцы ног, глядя вниз. Джолли всегда останавливается поболтать или хотя бы улыбается – отсюда его имя [43]. Как бывший морпех, по идее, он должен быть ужасно грозным, но Джолли всегда старается всех рассмешить. Он так и не оставил до конца флот и теперь проводит свое свободное время, гоняя по Темзе на спасательных шлюпках, так что у него всегда имеется в запасе пара-тройка историй, хотя большинство из них повествуют о каких-нибудь возмутительных или отвратительных, или и то и другое вместе, находках, покачивающихся на волнах великой лондонской реки.

Я не успеваю дойти до конца мостовой – ко мне со всех лап несется ньюфаундленд Тимми, спущенный Чарли с поводка. Размером с полярного медвежонка, он практически летит, щеки болтаются из стороны в сторону, разбрызгивая слюну на каменный фасад казематов. Пушистый мех поднимается волной на каждом шагу, и выглядит он совершенно очаровательно. Если мне суждено умереть, раздавленной прекрасным зверем, так тому и быть.

Чуть-чуть не добежав до меня, Тимми плюхается на спину и подставляет серый живот. Он нетерпеливо извивается на земле, умоляя меня почесать ему пузо, и я наклоняюсь и подчиняюсь. Через несколько секунд появляется Чарли, и я его тоже приветствую. Как всегда, он усмехается и говорит:

– Доброе утро, лапочка, – а потом прибавляет, обращаясь к собаке, которая все еще лежит на земле, высунув язык: – Пойдем, дурень ты мой здоровенный, отпусти Мэгги на работу.

Тимми поднимается, очень недовольный, но послушно укатывается за своим хозяином.

Смотрительница стоит на пристани и смотрит в ров. Она тоже замечает меня и кивает, на лицо ей падает листик. Улыбаясь ей в ответ, я преодолеваю последний отрезок пути через подъемный мост и захожу в билетную кассу.

Со званого вечера прошло две недели, и две недели с тех пор, как я в последний раз видела Фредди. После того как Кэрол высадила меня около дома, я три дня не могла никого видеть. Не знаю, из-за дождя или эмоциональной усталости, но мне даже не пришлось врать на работе, что я заболела. Мне казалось – да и сейчас кажется, – что тело мое налито свинцом. В голове туман, словно она набита ватой, и думать о том вечере больно. В груди пустота и холод, и ветер дует своим холодным дыханием через ту дыру, где раньше было мое сердце.

Но теперь я вернулась к обычной ежедневной рутине и сегодня утром пришла первая. На самом деле я пришла так рано, что даже крысы не успели попрятаться. Они снуют по полу, и я содрогаюсь, представив, где еще они могли шастать всю ночь. Вот вам и удовольствие от работы (и проживания!) над более чем столетней системой подземной канализации…

– Ну все, вы, гады паршивые, а ну, пошли вон! – кричу я грязным меховым шарикам, которые провели уже столько времени в Лондоне, что забыли, что им вообще-то следует бояться людей, и сейчас сидят и таращатся на меня через комнату. Я хватаю щетку в кладовке и пробую их выгнать. Сначала я пытаюсь, держа щетку наперевес, как копье, направить их к двери, однако примерно через пять минут и ноль внимания со стороны грызунов мне срочно приходится менять тактику: я начинаю просто стучать щетиной по полу, и тогда они изволят двигаться. Через двадцать минут они наконец-то исчезают из виду, прихватив с собой и весь мой запас энергии на день, и становятся чужой проблемой. Прежде чем сесть, я беру два рулона пищевой пленки из кухни и душу свое кресло тянущимся пластиком. Затянув и часть стола уже до кучи, я наконец плюхаюсь на стул, который издает странный скрипучий стон.

Задницы Чарли [44] заходят через несколько минут блаженной тишины, уже подхихикивая. Они меня не видят.

– Слыхала? В общем, гвардейцы бегают по всему Тауэру, ищут Мэгги. Рейчел из бухгалтерии считает, она заглянула в караулку и «развлекла» ребят, если ты понимаешь, о чем я.

Голос у Саманты скрипучий и громкий, настолько, что, я уверена, у нее должно саднить в горле.

Я откидываюсь в кресле, и пленка скрипит подо мной достаточно громко, чтобы они обратили на меня внимание.

– Саманта, ты сегодня зубы чистила?

Она замирает в шоке и краснеет от моего вопроса и от того, что ее застали врасплох.

– А что? В чем дело? – резко спрашивает она.

– Да дело в том, что, когда ты ежедневно вываливаешь столько дерьма, у тебя сильно воняет изо рта.

Я прикрываю рукой нос и выпрямляюсь в кресле, лишив их всех дара речи.

Фредди не пытался связаться со мной; гвардейцы, о которых говорит Саманта, – это Райли и Уокер. Не думаю, что кто-то из них знает, что случилось на самом деле, скорее они оба пытаются найти меня, чтобы пригласить на очередную вечеринку. Но один вид медвежьей шапки заставляет меня прятаться за всем, чем и кем угодно. Я вернулась к нормальной жизни и просто существую, не отвлекаясь на высоких и красивых солдат.

Каждый новый день ничем не отличается от предыдущего. День тянется, и не успеешь оглянуться, как я уже иду по булыжникам Водного переулка обратно домой. Пройдут месяцы, а я и не замечу – разве только зелень под ногами сменится хрустящими листьями, потом гладким льдом, и все по новой… Почти всю дорогу я провожу в воспоминаниях, проходя мимо мест, которые теперь для меня неразрывно связаны с ним.

Сегодня все так же. Повторяя путь, который я дважды проделываю каждый день, я вдруг осознаю, что уже забыла последние