– Не надо меня заставлять! – вскипела я. – Мне самой прекрасно известно, что надо делать!

– Ну-ну, – холодно изрек Грегори, – ну-ну.

И исчез на несколько дней. Поначалу я даже выдохнула с облегчением, предположив, что таким образом Грегори, наконец, решил ослабить поводья, чтоб дать мне возможность действовать самостоятельно, без кнута и погоняла. Но уже на третий день подступило беспокойство: куда это он пропал? Не случилось ли чего? И решила позвонить на его прямой рабочий номер, так как дома у него срабатывал автоответчик, общаться с которым было неинформативно.

Грегори поднял трубку, холодно поздоровался и сообщил, что в минувшие дни был сильно занят. Затем безучастным тоном спросил меня о делах. На встречный вопрос:

– Как ты сам, Гришенька?

Он ответил:

– Терпимо.

И всё! Я повесила трубку, задумалась. Что сие может означать? Он разочаровался? Устал меня ждать? А может быть, встретился с Лёлей и та его утешила?

Мне вдруг стало не по себе. Что теперь делать? Продолжать собираться – увольняться – прощаться со всеми – продавать квартиру – забирать документы из школы и оформлять визу Димке или остановиться… оглянуться? И начинать отматывать кинопленку назад: крутиться и устраиваться здесь, восстанавливать связи, вновь вживаясь в эту действительность? И главное, вновь начинать мыслить по-здешнему. Не примеряя себя к американскому образу жизни.

Грегори позвонил мне почти через сутки, поздно ночью. Когда я вконец измучилась от бессмысленных поисков ответа на все возникающие вопросы.

– Испугалась, маленькая? – спросил он вкрадчиво. – Расстроилась, да? Что же такое случилось с твоим дорогим Гришенькой, подумалось, наверное. Названивал, названивал столько времени подряд и вдруг пропал. Разлюбил меня – так ты уже начала думать?

– Так, – ответила я уныло, – или примерно так.

Захотелось вдруг разрыдаться прямо в трубку. Нервы истончились до предела.

– Ну-ну, если хочется поплакать – поплачь, – милостиво разрешил Грегори. – Я здесь, Алечка, я снова с тобой.

– А до этого с кем был? – настороженно спросила я.

Грегори проигнорировал мой вопрос.

– Знаешь ли ты, милая, почему я тебе не звонил? А в последнем разговоре держал сухой и деловой тон? – спросил он.

– Почему, Гриша?

– Потому что я… безумно скучаю по тебе, Алечка, – выговорил он, наконец. – И если не буду сдерживаться, то мне станет совсем худо.

Он помолчал и, не дождавшись моей реакции, предположил:

– Ты совсем перепугалась, наверное, глупенькая, – и, участливо, как врач, поинтересовался: – Ну как, легче тебе стало теперь?

Он разговаривал со мной голосом доброго чародея, дарующего бедной девушке возможность быть счастливой. «На вот, возьми ее скорей!»

Мне же эта его издевательская милость была не нужна вовсе. Я столько передумала за эти дни! Столько всего перемучила!

– Алечка, не молчи, признайся своему Гришеньке, что с тобой происходит? Чем ты занималась? О чем размышляла?

Неожиданно для себя я сделала импульсивное признание.

Трудно, ох как трудно покинуть мне мою любимую Москву, мой привычный круг, мой мир, порвать резко все нити, чтоб навсегда уехать в Америку. Опасаюсь я потеряться в чужой стране. Боюсь не найти свою нишу, превратиться лишь в зеркальное отражение мужа, перестав быть личностью.

Я не произнесла вслух, правда, что больше всего страшит меня вероятность снова попасть в клетку. Золотую ли, позолоченную, с каменьями или без – неважно. Но – именно в клетку. Я так остро чувствую свое к ней приближение!

Мрачное безмолвие разверзлось между нами.

– Ты рассекла меня пополам, – сипло вымолвил Грегори.

И вновь исчез. Внутренне сжавшись, ждала я его появления.

– Как ты могла так подло поступить со мной? – спросил он трагическим тоном спустя два дня. – Я погибаю.

Что за неадекватная реакция? Я всего лишь честно созналась в своих страхах и сомнениях! Он спросил, я ответила.

– Ты сказала, что не хочешь ехать ко мне!

– Но этого я не говорила!

– Ты не хочешь быть со мной. Я тебе неприятен.

– Но и это не так!

– Я тебе не подхожу как мужчина.

– Гришенька, с чего ты это взял?

– Ты это ясно дала понять! – Он помолчал с минуту и жалобным голосом произнес: – Мне так плохо. Никогда мне не было так плохо. Ни одна женщина так со мной не поступала. Я открыл тебе свою душу, а ты меня пырнула туда ножом. Я прежде не знал, где у меня находится сердце, теперь знаю, где! Оно непрерывно ноет, кровоточит, болит.

– Гриша! Я же говорила только о себе. Ты очень хороший. И я… я собираюсь к тебе. Я хочу к тебе!

– Это правда?

– Правда, да.

– Как я могу верить тебе?

– Хочешь, прочитаю стихотворение? Оно родилось у меня сегодня ночью, когда я ждала от тебя звонка.

– Прочитай…

– Слушай:

Кому – сомнений тяжкий гнет,

Кому – иллюзий сладкий мед,

А нам с тобой – преодоленье,

О нем мы знали наперед.

Лежит меж нами океан,

И пестрота различных стран,

Как нам мешает расстоянье,

Не превратить всю жизнь в обман!

Закрыв глаза, рисуешь ты

Картины дивной красоты,

Где наша встреча – как награда

За годы гулкой пустоты.

Я прилечу к тебе во сне.

Сквозь время, бури, дождь и снег,

Одним своим прикосновеньем

Сниму печаль с усталых век.

Нам предстоит далекий путь,

Отбрось унынье, позабудь

О всех преградах и ненастьях,

Навеки мной любимым будь!

– Алечка, – сдавленным голосом произнес Грегори, – милая Алечка, так ты прилетишь ко мне?

– Конечно, дорогой.

– Наяву, не во сне?

– Конечно, дорогой.

– А как же твои страхи?

– Я постараюсь с ними справиться самостоятельно.

– Ты, правда, хочешь ко мне?

– Конечно, дорогой.

Как тяжело порой понять себя. Два дня назад я металась в неведении, чувствуя себя отвергнутой и строя самые разные предположения. Но теперь, видя, что причиняю страдания человеку, разом решаю их облегчить, пусть даже поставив на карту собственные побуждения. Чего хочу? Да неважно уже. Колесо жизни крутится, думать дальше не о чем и нечего. Еду. Еду-еду-еду. А со своими проблемами буду разбираться на месте. В конце концов, найму частного психоаналитика (это так популярно у американцев), и он поможет мне вжиться в новый образ и почувствовать себя счастливой. Всё, решено! Человек меня ждет, брачный контракт подписан, надо меньше размышлять и быстрее действовать.