Девушка бросила на него изумленный взгляд.

— Раньше ты у меня об этом не спрашивал.

— Так ты же сама запретила.

— Тогда почему нарушаешь табу?

Авдеев пожал плечами.

— О чем-то надо же нам разговаривать. Хоть убей, не могу я понять, что в твоей личной жизни творится? Сам черт ногу сломит. С родственниками рассорилась насмерть, жениху дала от ворот поворот… Вроде бы все при тебе: образование, ум, да и внешностью господь не обидел… Так в чем же дело, Вика?

Девушка немного помолчала, затем из ее груди вырвался вздох.

— Даже не знаю, что сказать, Толя. Наверное, я сама во всем виновата. Слишком высокие требования предъявляю к людям. Особенно это касается близких.

— Не суди, да не судим будешь…

— Вот-вот, — кивнула Вика. — Часто я забываю эти святые слова. Характер у меня такой, понимаешь? Не могу ничего с собой поделать.

— Характер здесь ни при чем, — авторитетно заявил Авдеев. — Похоже, что процесс взросления у тебя идет слишком медленными темпами. Дают о себе знать рецидивы юношеского максимализма. Ничего, с возрастом это пройдет.

— Почему бы тебе не переменить профессию? — улыбаясь, спросила Вика. — Из тебя мог бы получиться незаурядный психоаналитик.

Авдеев потрогал скулу, она болела даже больше, чем вечером, повздыхал по поводу выбитых зубов, затем решил продолжить разговор.

— Зря мы тогда отказались от вареной баранины. Закаев прав, это было не очень умно. С некоторых пор самым неприятным для меня является чувство голода… Вика, когда ты познакомилась с Пановым?

— Летом девяносто первого. В самый канун августовского путча.

— Ты у него стажировалась? Погоди, он, кажется, в ТАСС работал?

— В международном отделе. Я сама напросилась в этот отдел, у меня тогда была практика после третьего курса.

— И что Панов? Стал за тобой ухлестывать?

— В том-то и дело, что нет… Не могу сказать, чтобы он меня как-то особенно выделил. Отношения были корректными, но не более того. Ты же знаешь, я никогда не была обижена вниманием со стороны мужчин. А Панов смотрел на меня как на пустое место. Помню, меня это даже слегка задело. Но в профессиональном плане он мне, конечно, здорово помог.

— Говорят, у него разносторонний талант.

— Видел бы ты его в те августовские дни, — оживилась Вика. — Он носился по Москве как разъяренная фурия. Казалось, для него нет ничего невозможного. Он был на короткой ноге с многими известными личностями, поэтому он узнавал новости даже раньше, чем они рождались на свет. В любом событии он умел безошибочно выделить самое главное и с помощью двух-трех фраз мог передать суть происходящего. День у него был расписан буквально по минутам, иногда казалось, что он способен одновременно находиться сразу в нескольких местах. И как никто другой умел заряжать своей энергией всех, кто находился вокруг него.

— На сколько лет он старше тебя, Вика?

— Разница восемь лет.

— Мой годок. Насколько я помню, в молодости его карьера развивалась стремительно, но в последнее время он почему-то притормозил. Пару лет назад поговаривали, что его прочат генеральным в Интерфакс, но потом эти слухи постепенно заглохли. Продолжай свою исповедь, дочь моя.

Вика немного поколебалась, стоит ли ей изливать душу перед Авдеевым. А почему бы и нет, решила она. Ближе друга, чем Толя Авдеев, у нее сейчас нет, если, конечно, не считать Майкла.

— Практика вскоре закончилась, но и после этого мы встречались довольно часто. Отношения у нас были хорошие, можно даже сказать, приятельские. Он по-прежнему меня опекал. Представь себе, он следил, как у меня обстоят дела с учебой в МГУ, и даже подсказывал, какие темы и материалы мне могут пригодиться в будущем, когда я стану журналисткой.

— А что, без его помощи ты свой красный диплом не смогла бы получить?

— При чем тут это? — поморщилась девушка. — Можно иметь в кармане десяток красных дипломов и при этом быть непроходимым тупицей. Панов водил меня за руку по редакциям столичных газет и журналов, познакомил со многими западными журналистами и нашими телезвездами. Кстати, Толя… Я уже в то время обратила внимание на то, что многим из них было хорошо известно имя моего отца. Меня часто спрашивали: Виктория, а вы случайно не дочь генерала Щербакова? Если учесть, что Примаков пришел в разведку со стороны, то ясно, что всеми делами в СВР заправлял мой отец. А он не очень охотно общался с прессой, поскольку считал, что разведка это не тот предмет, который стоит обсуждать в открытой прессе.

— И тогда ты решила сменить фамилию. Хотелось добиться всего своими силами. Я угадал?

— Не совсем. Фамилию, милейший Толя, я сменила несколько позже.

— Мы отвлеклись от главной темы, — продолжил свой допрос Авдеев. — Давай вернемся к Панову.

— Однажды он пришел ко мне с огромным букетом роз и сделал предложение. Как сейчас помню, это было в прошлом году на православное Рождество. Должна признаться, что при этом известии я опешила. У нас ведь с ним прежде не было никаких амурных дел.

— И каков был ответ его возлюбленной?

— А разве не ясно? Он мне нравился, понимаешь? Это был сильный, крепкий, целеустремленный мужчина. Да и знакомы мы с ним были достаточно времени. Так вот… Мы с ним сразу же оговорили условия предстоящей совместной жизни.

— Может, вы еще и брачный контракт составили? — язвительно спросил Авдеев.

— Нет, — грустно улыбнулась девушка. — До этого у нас дело не дошло. Просто мы договорились уважать друг друга и право заниматься своим любимым делом.

— Опять эти американизмы! — недовольно заметил Авдеев.

Виктория решила не обращать внимания на колкости напарника.

— Прошел месяц или чуть больше. Мы встречались каждый день, и казалось, не можем жить друг без друга. Но в какой-то момент я уловила в его словах едва заметную фальшь… Кроме неискренности, в нем появилось чувство неуверенности. Он на глазах терял свою энергию, стал жаловаться на быструю утомляемость. У него стали пошаливать нервы… Ну и так далее. За несколько дней до свадьбы между нами состоялся очень странный разговор.

Авдеев в этом месте даже приподнялся с травы.

— Расскажи.

— В тот день он должен был заехать за мной в Митино, мы собирались вечером навестить его родителей. Он явился гораздо позже назначенного времени и был изрядно подвыпивший. Ты знаешь, Толя, я этого терпеть не могу. До этого дня мне ни разу не доводилось видеть его не то что пьяным, даже выпившим. С ним приключилась форменная истерика. Даже не представляла себе, что мужчины могут вести себя как злобные истерички, особенно такие, как Панов. Из его слов трудно было что-либо разобрать, но одну вещь я сообразила сразу. Он смертельно напуган, и ко всем его «страхам» самое непосредственное отношение имеет мой отец.