— Ты уходишь, Айседора? — Дункан молчала. — Ты сделала выбор! Ты идешь к нему! Ты гляделась в зеркало?.. Сколько лет тебе и сколько ему? Он бросит тебя, помяни мои слова! В Москве он бросит тебя, но будет поздно! Ты будешь одна… и я уже никогда не приду тебе на помощь!..

Айседора оделась и подошла к зеркалу.

— Одна?.. Ну, что ж! Одна так одна! — Она повертелась, оглядывая себя со всех сторон, расчесала волосы. — После смерти детей мне уже все равно… Есенин из-за меня приехал сюда… Но ему плохо, он не может здесь писать! — говорила Дункан своему отражению. — Ему надо домой, в Россию! В Россию!..

— Ты обрекаешь себя на страдания, — в отчаянии крикнул Зингер.

— Мне не привыкать! — бросила, уходя, Айседора. — Адье!

Есенин приоткрыл глаза. Приходя в себя, долго глядел на бледный квадрат окна. Тяжело, как пудовые гири, заворочались в голове первые мысли: «Утро уже?.. О-о-ой! М-м-м! — попробовал он голос. — М-м-м!!» В горле надсадно першило. Продолжая глядеть в окно мутными глазами, он прохрипел:

— «Месяц умер… Си-не-ет в окошко рассвет… Ах… ты ночь… что ты, ночь, наковеркала?..» — Потом он огляделся. Увидев лежащую рядом, спиной к нему женщину, обхватил голову руками и жалобно застонал: — О-о-ой! О-о-ой! Иза-до-о-ора!.. Эй, Изадора! — Он толкнул женщину в бок, и та повернулась. — Мать честная! Лина? — изумился Есенин. — Ни хрена себе! Ты тут как оказалась?! А?..

Лина закуталась в одеяло до самого подбородка.

— Мы с Сандро увезли тебя… Неужели ничего не помнишь?

— Помню, в ресторане были… — стал припоминать Есенин. — Потом песни на гармошке играл… потом драка… да… бил кого-то! Ой! — простонал он, трогая затылок. — Меня тоже, кажись, били!.. А как здесь оказался… — он опять оглядел маленькую спальню. — Нет! Не помню — хоть убей!

— Странно! — недоверчиво улыбнулась Лина.

— Что странного? Это у меня бывает, когда сильно выпью!

Лина стыдливо засмеялась, укрывшись с головой.

— Ты чего смеешься?.. Лина?.. Ведь это беда!

— Ты такой неуемный был ночью!.. «Лина, еще! Лина, еще!» — продолжала она, не снимая одеяла с головы.

— Так это был не сон! — Есенин только теперь заметил, что он голый. — Твою мать!! Надо же! А я думал, ты мне снишься… Мне, бывает, снится, как я с бабой… ну, которая понравилась… вот это да!.. Но было здорово, как во сне!

— Да, было здорово! — Лина, довольная, потянулась. — Отвернись Сергей, я оденусь!

— Не отвернусь!.. Я тебя наяву не видел, какая ты? — пошутил Есенин.

— Ну и черт с тобой! — Лина решительно сбросила одеяло и поднялась с кровати. Она стояла перед ним, спокойная, с умной, чуть снисходительной усмешкой.

— Ну и как? — спросила она вкрадчивым голосом.

Смутное чувство сожаления о чем-то несбыточном и важном коснулось души Сергея, когда он оценивающе глядел на ее обнаженную девичью фигуру, главным достоинством которой была, несомненно, молодость.

— А Изадора где? — спросил он вместо ответа.

— А ее Зингер, когда драка началась, увел с собой! — Лина стала неторопливо одеваться.

Есенин помрачнел.

— Сука паршивая! — прохрипел он, помотав головой. — Ну ладно, это она попомнит! Эх-э-эх! Домой надо ехать, в Россию, в Москву! Деньги только достану! Обещали в Берлине за стихи… И адью!.. — Он откинулся на подушку и, помолчав, осторожно спросил: — Лина, ты… это… ну, в общем, зачем ночью была со мной?

Лина повернулась к нему. Длинное светлое серое платье, узкое в талии, с высоким, закрывающим шею воротником, делало ее высокой и изящной. Красивая голова с вьющимися пепельными волосами. Распухшие от поцелуев губы полуоткрыты, сощуренные глаза озорно блестят сквозь густые ресницы:

— Я слышала. Есенин — неутомимый мужик… как Распутин!

— Че, правда так говорят? — не поверил Есенин.

— Правда, Сергей! Это правда! Я теперь сама убедилась… Ты мужик такой же гениальный, как поэт! — Она смотрела на него с нежной страстью. И чем дольше она глядела, тем сильнее он притягивал ее к себе, сильный, ласковый и грубый, щедрый в своих желаниях, гений, гений! Она хотела отвернуться и не могла, не хватило сил. Присев на кровать, зажмурилась и осторожно положила ему голову на грудь.

— Надо же! Думал, во сне!.. И что теперь? Я в Россию еду… — Сергей ласково погладил Лину по голове.

— «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в краю далеком, назовешь меня женой…» — пропела она сдавленным от волнения голосом.

— Лина, ты же знаешь, чем кончается эта песня? — Ему хотелось как-то утешить ее, приободрить. — «Все пройдет, как с белых яблонь дым…» Все забудется… Ты встретишь своего единственного… — Теплое чувство благодарности наполнило его сердце. Он потянулся к ней, чтобы поцеловать.

— Не надо, Сережа! — Она тяжко и горестно вздохнула. — Мне никто не нужен, кроме тебя… с первого дня, как увидела, сердце мое оборвалось!.. Считала дни, когда ты вернешься из Америки!.. Дура я! Не знаю, на что надеялась…

— Прости меня, Лина, — сказал Есенин, — я не знал, что так получится, не думал, что это у тебя всерьез. — Он взял ее руку, небольшую, но крепкую, и прижался к ней губами. Помедлив немного, Лина спросила с тайной надеждой: «Айседора тоже едет в Россию?»

— А как же! Она жена моя… жалко мне ее! Она столько страдала!.. Хотя со мной тоже ей не сладко! Ай! — поморщился Есенин. — Беда мне с этими бабами!.. Твою мать! Ничего не хочу, лишь бы в Москву, в Москву! В Россию-ю-ю! — вырвалось у него со стоном.

Лина поднялась с кровати и подошла к окну. Все существо ее переполняло острое чувство, в котором слились и безнадежная тоска, и отчаяние от предстоящей, может быть, навсегда разлуки, и горькое счастье плотской близости с ним, которое она будет помнить всю жизнь. Она понимала, что Есенин не может принадлежать ни ей, ни взбалмошной Айседоре, ни родным и близким, а только стихам своим и России, с которой он связан с рождения своего пуповиной. «Россия» — написала она пальцем на запыленном стекле и представила ее неповторимую природу: бескрайние степи, дремучие лесные чащи, горы, полноводные реки, озера и удивительный народ — щедрый и доверчивый, и терпеливый, смиренный до предела, и страшный в гневе своем, с протяжными грустными песнями и хмельным безудержным весельем. Великий народ, дающий миру гениев в любом проявлении человеческого бытия.

От этих мыслей ей стало одновременно и радостно, и тревожно, и грустно. Вот ведь с каким человеком свела ее судьба! Это ее он страстно целовал всю ночь! Это ее имя произносил с восторгом! И совсем шальная мысль озарила ее: «А вдруг я понесла от него?!! Господи! Большего счастья трудно и пожелать!» Словно боясь потерять это «открытие», она заторопилась.

— Пойду я, Сережа, а то Сандро вернется! Спасибо тебе! — загадочно улыбнулась Лина.

— За что? — удивился Сергей.