Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лина, поймай такси! — крикнул Кусиков и, взвалив Есенина на плечо, потащил его к выходу. Лина Кинел бросилась на улицу и, остановив такси, помогла усадить мертвецки пьяного Есенина в машину и уселась рядом с ним.
— Вот и отпраздновали приезд! — засмеялась она, глядя на разорванную рубашку Есенина. — Куда поедем, Сандро?
Кусиков назвал адрес небольшого пансиона, где он проживал, и таксист, равнодушно глянув на пассажиров, повел автомобиль по ночному Парижу.
В шикарном номере отеля на диване неподвижно сидела Дункан. Рядом на столике красовалась ваза с фруктами и шампанское. Одетый в халат, вошел Зингер.
— Вот, позволь подарить тебе это ожерелье, в знак нашего примирения! — И он протянул ей миниатюрную шкатулочку. Дункан равнодушно открыла ее:
— Лоэнгрин, ты же знаешь, я никогда не стремилась иметь драгоценности и не носила их… но бриллианты действительно дивные… Чтобы порадовать тебя, я разрешаю тебе надеть их мне на шею…
— Я счастлив, Айседора! — взволнованно произнес Зингер и, торжественно достав ожерелье, надел его Айседоре, затем нежно погладил ее шею, плечи, поцеловал, поднял на руки и унес в спальню…
После долгих блужданий по улицам Парижа такси наконец остановилось возле небольшого здания. Есенин, в обнимку с Линой Кинел и поддерживаемый Кусиковым, вылез из машины и, с трудом передвигая подгибающиеся ноги, направился к подъезду. Кусиков позвонил в дверь. Заспанная консьержка в ужасе отступила, пропуская их в дом.
— Тихо, тихо, мадам! — приложил палец к губам Кусиков. Открыв ключом свой маленький двухкомнатный номер, он втащил Есенина. — Линочка, давай его прямо вот сюда, в спальню…
Когда Есенина раздели и уложили в кровать, Кусиков собрался уходить.
— Лина, ты не волнуйся, пансион здесь тихий, Айседора не сыщет, а то достала она его совсем! Так ведь и рехнуться недолго!
— А вы как же, Сандро?
— Не беспокойтесь за меня… Поеду денег раздобыть… Толстые обещали, а потом в издательство… в общем, приеду поздно!
— А Сергей проснется, что мне делать?
— Вас надо учить? — лукаво улыбнулся Сандро. — Простите!
— Нет, правда!
— Там, под кроватью, судно, полное пива! — Он засмеялся. — Правда пиво! Для себя на утро припас… Проснется — налейте ему, пусть опохмелится! Ну, все-все! Побежал!
— Постойте, Сандро! — Лина взяла свой ридикюль и, достав пачку франков, засунула их Кусикову в карман.
— Спасибо, Лина! — чмокнул он девушку в щеку.
Проводив Кусикова, Лина вошла к Есенину, поправила ему подушку, потом аккуратно повесила его одежду на спинку стула и, раздевшись сама, осторожно улеглась рядом с ним. Она нежно обняла спящего Сергея, погладила его волосы: «Россия ты моя сумасшедшая! — шептала она. — Люблю тебя, Сереженька, слышишь? Господи! Ну почему в жизни все так несправедливо? Почему?!»
Рассвет они встретили лежа в кровати.
— Ты головокружительная женщина, Айседора! — Зингер удовлетворенно улыбнулся и, глубоко зевнув, потянулся за портсигаром. Айседора брезгливо поморщилась. Накинув на себя прозрачный халат, она поднялась с постели и, подойдя к окну, резко задернула штору: «Не выношу белый свет!» Стоя у зеркала, долго и с отвращением глядела она на свое отражение, и женщина в зеркале платила ей тем же. В голове пронеслись все русские ругательства, которыми награждал ее Есенин в минуту своей ярости. Дункан ладонью ударила себя по щеке, отражение сделало то же самое. Она ударила еще раз, и помятая женщина в зеркале была с ней солидарна. «Ты сука!.. Ты блиать!! — заговорило отражение, и Айседора почувствовала некоторое облегчение. — Будь что будет!» Она взяла у Зингера папиросу и, прикурив, уселась в глубокое кресло.
— Я представляла себе, что буду жить товарищем среди товарищей и проведу остаток жизни в красной фланелевой блузе, — продолжала она прерванный разговор. — Я была охвачена надеждой, что мое творчество и моя жизнь станут частицей прекрасного будущего России…
Зингер закашлялся дымом:
— Ты… ты… ге-ни-аль-ная, Айседора, в своем сумасшествии… Россия! Кха-кха-кха… Я не помню, у кого читал: «Они варвары… дикие пьяницы, и… могут только разрушать!» Точнее не скажешь! — Зингер ткнул окурок в пепельницу и прошел в ванную. Набрал стакан воды и, прополоскав горло, крикнул:
— Россия всегда была и будет на задворках Европы!
— Я уже слышала нечто подобное — тоже крикнула ему в ответ Айседора. — Русский посол (бывший, разумеется) встал передо мной на колени и умолял не ездить в Россию. Уверял, что уже на границе мы с Ирмой будем изнасилованы и что нам придется питаться супом с человеческими отрубленными пальцами! Глупость какая! Россия — великая страна! Да, там сейчас трудно! Люди плохо живут! Но там есть то, чего давно уже нет ни в Европе, ни в Америке…
— Я знаю, чего нет в Европе и нет в Америке, — язвительно сказал вошедший Зингер, — твоего Есенина! — Пока Дункан разглагольствовала о России, он успел принять душ и теперь, одетый в белый махровый халат, вытирал полотенцем голову.
Айседору задел менторский тон Зингера, и она бросила ему с вызовом:
— Да, в Европе нет души! Нет чувства! Есенин и то и другое! А холодному расчетливому миру дельцов душа и чувства только мешают!
Зингер бросил полотенце на кровать и присел к ней на подлокотник кресла.
— Оставь его, Айседора! — попросил он примирительно. — Клянусь, все будет по-прежнему: у тебя будет и твоя школа, и театр, в котором ты будешь царить! — Он стал ласкать ее обнаженные плечи. — Все мои деньги я брошу к твоим ногам! Неужели ты можешь перешагнуть через мою любовь? Нашу любовь?! — Он опустился на ковер и обхватил ее голые колени.
— Зингер, ты обладал только моим телом, душа же моя была всегда свободна и тебе не принадлежала… Да она и не интересовала тебя! — Дункан оставалась холодной и неприступной.
— Что за бред?! — взорвался Зингер. — Душа! Есть поступки, которые человек совершает во имя любви, и только!
— Любви, Зингер! Любви! — загадочно улыбнулась Айседора.
— А любовь — это стремление двух полов друг к другу! Все остальное бел-ле-трис-ти-ка! Выдумка поэтов! Беллетристика, и все! — не сдавался Зингер, приводя, как ему казалось, веские аргументы.
Оттолкнув его, Дункан встала.
— Ты дашь денег, Зингер? — спросила она высокомерно.
Лоэнгрин молчал, опустив голову и обхватив руками колени. Чуда не произошло. Айседора не вернулась к нему. Она провела с ним эту ночь за деньги!
— Ты что, не слышишь, Лоэнгрин? — ткнула она его коленом.
Зингера охватила злоба.
— Я дам деньги, но только если они пойдут на твою школу, а не этому сумасшедшему Есенину!
Дункан молча сорвала с себя драгоценное ожерелье и швырнула на ковер. Сняв ночной халат и не стесняясь своей наготы, стала не торопясь одеваться.