Томас довольно кивнул, – похоже, картинка мало-помалу начала складываться.

– Вы никого не видели во дворе, когда выходили?

Пастор помолчал – пожалуй, молчал он чересчур долго, после чего решительно покачал головой.

– Вы знакомы с герцогом Фредериком Кристианом Готторпским?

Мы с пастором удивленно посмотрели на Томаса.

– С герцогом? Я, простой священник? – переспросил пастор. – Профессор, видимо, шутит… и это скверная шутка, – поднимаясь, добавил он оскорбленно.

Чтобы помочь пастору встать, Томас потянулся к Библии, но священник резко прижал Библию к груди и отошел к двери. Профессор пошел следом, протянув Якобу Фришу руку:

– Вновь благодарю вас за помощь, пастор Фриш. Думаю, на этот раз вопросов достаточно, и надеюсь, если мне потребуется прояснить еще что-нибудь, то могу опять на вас рассчитывать.

Взгляд пастора на секунду задержался на профессоре, после чего Якоб Фриш молча развернулся и вышел из комнаты.

Когда за ним закрылась дверь, Томас вновь уселся возле меня.

– Видел, как он вцепился в Библию, стоило мне лишь упомянуть имя герцога? – взволнованно спросил Томас. – Вопрос ему явно не понравился…

– Нет, – извинился я, – на мой взгляд, вопрос лишь показался священнику неуместным, не более того.

Рассеянно посмотрев на меня, профессор поднялся и пододвинул стул к письменному столу. Чем профессор занят, разглядеть я не мог, так как видел лишь его широкую спину. Но, чтобы удовлетворить свое любопытство, мне не хватало сил: в горле застрял комок тошноты, а в голове словно прыгала резвая весенняя лягушка. Я откинулся на подушки и уставился в потолок. За окном завывал ветер, напоминая о том, что непогода минувших дней была лишь предупреждением, легким намеком на мощь, которую таили в себе боги погоды. И теперь они разошлись в полную силу, словно распевая торжественную песнь во славу самим себе. Снизу, с лужайки, на дом налетали порывы злобного ветра, который бился о юго-западную стену и, казалось, добирался до самого фундамента.

Вид поперечных балок на потолке успокаивал меня. Они представлялись мне невозмутимыми спящими силачами с сучками вместо глаз и рта. Непоколебимые и спокойные, балки не сдвинулись даже под самыми безудержными порывами ветра. От их спокойствия лягушка в голове затихла, веки мои отяжелели, мышцы расслабились, и я задремал.

Где-то совсем рядом зашуршала бумага, и я ошалело распахнул глаза.

Томас виновато посмотрел на меня:

– Прости, но мне нужна твоя помощь.

Я пробормотал, что хочу пить, и профессор поднес к моим губам кружку. Напившись, я вновь улегся.

– Я по твоей просьбе изучил поддельное письмо и расписку, – начал он.

Разве я просил его об этом? Нет, вспомнить я не мог, да и пытаться не стал. Пусть просто говорит…

– Я сравнил буквы в обоих документах, и у меня не осталось ни малейших сомнений: их написал один и тот же человек. Только посмотри на эти большие “S”… – он поднес бумагу к моим глазам, – одинаковый изгиб, то же начало буквы, и вот еще – “B” и “h”.

Я перевел взгляд с документов на профессора и улыбнулся.

– Ты гений! – воскликнул он, осторожно хлопнув меня по плечу. – Теперь мы знаем, что все это дело рук одного и того же человека, который не только придумал фокус с переодеванием в графа, но и дал Риго деньги и написал расписку. Фон Бергхольц. Вернер фон Бергхольц – если это именно тот, о ком пишет брат нашего трактирщика. Не знаю пока, каким образом это поможет нам отыскать убийцу, но… – Он умолк и окинул меня взглядом, который красноречиво говорил о том, что профессору требуется моя помощь.

Я криво улыбнулся:

– Гений к вашим услугам.

Томас расхохотался.

– Нужно вспомнить все то, что случилось с Марией за последние дни – что она делала и с кем разговаривала. Осилим?

Я согласился: хотя тело мое молило об отдыхе, меня вновь охватило желание помочь.

Томас разложил передо мной на кушетке мои записи – больше всего его занимали беседы с пастором Якобом. Возможно, в убийстве Марии и графа Томас подозревает пастора? – спросил я, на что профессор ответил, что священник, который лжет, не может не вызывать подозрений.

Мы начали вспоминать: сначала тот день, когда мы приехали сюда, – разговоры, события, всё, что мне запомнилось. Затем следующий день. Голова трещала, и вспоминать оказалось делом непростым. Томаса особенно заинтересовал тот момент, когда Мария обсуждала с пастором стоимость Библии. Я пересказал их разговор, но профессор попросил меня пересказать его еще раз, дословно. Ему хотелось, чтобы я вспомнил жесты Марии, ее руки.

Я упомянул, как девушка сказала вслед хозяйке: “Когда кот уйдет, мыши еще попляшут”, Томас остановил меня и пробормотал: “Вот так присказка… Ну да!” Потом он поднялся и с отсутствующим видом взглянул в окно. Немного погодя мы вспомнили рассказ трактирщицы о том, как вел себя граф, что он говорил ей, и ее собственные соображения. Я изо всех сил старался не прерывать хода мыслей профессора, хотя меня распирало любопытство: какие же выводы ему удалось сделать из всего этого?.. Еще профессор пожелал, чтобы я в мельчайших подробностях вспомнил наш вчерашний разговор с пастором Якобом. Я дошел до того момента, когда священник упомянул, как невежливо граф вел себя с окружающими, – кроме самого пастора, потому что тот был человеком Божьим, – как вдруг снизу послышался дикий вопль. А еще через секунду на лестнице раздался топот, и дверь распахнулась.

– Маленький ЗАСРАНЕЦ! Что ты сделал с Марией? – заорал на меня Густаф Тённесен, и я не успел даже глазом моргнуть, как он схватил меня за шиворот и принялся так яростно трясти, что в глазах у меня потемнело, а в голове засверкали красные молнии. – Ты УБИЛ ее?! Где она? Что ты с ней сделал? – Его лицо оказалось вдруг совсем близко, глаза бешено сверкали, а от его зловонного дыхания мой желудок сжался.

Внезапно он отпустил меня, и я, словно тряпичная кукла, со стоном шмякнулся на кушетку.

Тённесен не сводил с меня злобного взгляда своих красноватых глазок, хотя в его шею упиралось дуло пистолета.

– Отойди к двери! – И профессор ткнул пистолетом так, что на грубой коже Густафа появилась вмятина.

Медленно, не спуская с меня глаз, Тённесен отошел.

– Петтер ничего не сделал Марии, – тихо проговорил профессор. Лицо его напряглось, а в голосе сквозила настороженность.

– Они говорят, что Мария мертва… – хрипло отозвался Тённесен, – что кто-то убил ее. Где она? Я хочу ее видеть!

– Кто это сказал?

– Трактирщик. А ведьма готовила еду и ничего не хотела говорить про Марию, и тогда я потащил ее к трактирщику.

Томас приблизился к Тённесену и ткнул его пистолетом в живот:

– Ты ударил ее? – Голос его звучал так тихо, что из-за ветра я едва разобрал слова. Но плотник, похоже, сильнее испугался не пистолета, а профессорского взгляда.