Две поправки из Билля о правах обязаны своим появлением просвещенческим концепциям армии (см. главы 2 и 4). II поправка говорит о необходимости «хорошо организованной милиции». III поправка запрещает постой солдат в частных домах в мирное время. В период ратификационной кампании контроль Конгресса над милицией отдельных штатов и позволение федеральному правительству создать постоянную армию (ст. I, разд. 8) активизировали иррациональный страх. «Большей части различных наций, утративших славное состояние свободы, гибель принесли постоянные армии», — писал виргинский антифедералист[941]. Пенсильванские антифедералисты, в свою очередь, обрисовывали целостную картину военного деспотизма: «Абсолютный контроль Конгресса за милицией может оказаться губительным для общественной свободы; ибо под властью деспотического правительства ополченцы могут оказаться невольным инструментом тирании. Милицию Пенсильвании могут отправить в Новую Англию или Виргинию, чтобы подавить восстание, вызванное самым вопиющим угнетением. С помощью постоянной армии ополченцы, несомненно, успешно уничтожат их свободу и независимость»[942].

Мэдисон считал эти страхи абсурдными. Он провозглашал владение личным оружием преимуществом американцев перед другими народами. Постоянная армия в США, по его подсчетам, могла составить 1 % населения, т. е. 25–30 тыс. чел. При этом численность милиции достигала полумиллиона. Он приходил к утешительному выводу: «Весьма сомнительно, чтобы в подобных обстоятельствах относительно небольшое число регулярных войск могло победить ополчение. Те, кто превосходно знаком с успешным сопротивлением, которое наша страна оказала Великобритании, более всех склонны отрицать возможность такой победы»[943]. О том же шла речь в Конгрессе при обсуждении II поправки. Элбридж Джерри (Массачусетс) рассуждал: «В чем, сэр, польза милиции? В том, чтобы предотвратить создание постоянной армии, этого бича свободы»[944]. Эданус Бёрк (Юж. Каролина) беспокоился о том, чтобы вписать в поправку предупреждение об опасности постоянных армий и требование подчинения военных властей гражданским[945]. Таким образом, самая спорная из поправок Билля о правах была логическим продолжением предреволюционных дискуссий о роли постоянной армии. Ее теоретической основой стали рассуждения европейских просветителей, доказывавших преимущества всеобщего вооружения народа перед наемными войсками. Стоит отметить и то, что II поправка частично совпадает с английским Биллем о правах, где право носить оружие было гарантировано «подданным протестантского вероисповедания» (ст. 7)[946]. Как бы там ни было, за столетия интерпретация II поправки радикально изменилась. В 2008 г. в решении по делу District of Columbia v. Heller Верховный суд провозгласил: «Вторая поправка защищает индивидуальное право иметь огнестрельное оружие, не связанное со службой в милиции, и использовать это оружие в традиционно законных целях, таких как самооборона в пределах дома»[947]. В любом случае, дебаты вокруг II поправки продолжаются.

В главе 4 было показано, насколько важна была для конституций штатов беккарианская тема гуманизации уголовного права. Билль о правах уделяет этой теме немало внимания. IV поправка гарантирует неприкосновенность личности и жилища. V поправка закрепляет за гражданами США право на суд присяжных[948]; право не свидетельствовать против самого себя; право обвиняемого на «надлежащую судебную процедуру». Там же содержится запрет карать дважды за одно и то же преступление; запрет изъятия частной собственности для общественных нужд без «справедливого возмещения». VI поправка определяет процессуальные права обвиняемого и состязательный характер судебного процесса. Наконец, VIII поправка запрещает «чрезмерные залоги», «чрезмерные штрафы» и «жестокие и необычные наказания». Текст этой поправки почти дословно заимствован из английского Билля о правах (ст. 10)[949]. Во время дебатов в Конгрессе ряд депутатов ссылался на неопределенность формулировок VIII поправки. Об этом говорил Уильям Смит (Юж. Каролина). Сэмюэль Ливермор (Нью-Гэмпшир) недоумевал: «Что подразумевается под чрезмерными штрафами? Это должен решать суд. Жестокие и необычные наказания не должны назначаться. Иногда приходится повесить человека, негодяи часто заслуживают кнута и, возможно, отсечения ушей. Нужно ли мешать нам в будущем назначать такие наказания, поскольку они жестоки?» И он предлагал отложить VIII поправку до тех пор, пока не будут изобретены более мягкие кары [950].

Протест традиционалистов сталкивался с просвещенческим требованием смягчения наказаний. В то же самое время над гуманизацией пенитенциарной системы США трудился Бенджамин Раш. Его аргументация во многом совпадала с доводами Беккариа и Монтескье. Он считал публичные наказания скорее вредными и писал: «Я полагаю, что все виды публичных наказаний лишь ожесточают сердца зрителей и тем самым ослабляют то естественное отвращение, которое первоначально возбуждает в человеческой душе любое преступление»[951]. Он также выступал против смертной казни. В дополнение к беккарианским по сути доводам (смертная казнь «уменьшает ужас перед отнятием человеческой жизни», и ее бесполезность доказана на опыте ряда стран, где смертная казнь была отменена[952]), Раш приводил аргумент «от республиканизма». Он был уверен: «Смертная казнь — естественное порождение монархических правительств. Короли верят, что они обладают своими коронами по божественному праву; неудивительно поэтому, что они принимают на себя божественную власть отнимать человеческую жизнь. Короли считают своих подданных своей собственностью, поэтому неудивительно, что они проливают кровь людей так же бесстрастно, как люди проливают кровь своих овец или крупного рогатого скота. Но принципы республиканских правительств говорят совсем на другом языке»[953]. Усилия Раша увенчались созданием «образцовой» тюрьмы в Филадельфии[954]. Длительное заключение Раш, как и Беккариа, считал достаточно суровым, но не чрезмерно жестоким наказанием. Реформаторские усилия ранней республики здесь совпадали в тенденции с Биллем о правах.