Теперь наступление штрафбата стало идти труднее и значительно медленнее. Достаточно сказать, что иногда за день продвигались с тяжелыми изнурительными боями и ощутимыми потерями всего на 8-10 километров, а то и меньше. В ночное время и наш комбат, и командир полка 38-й гвардейской, снова действовавшего рядом, останавливали движение, давали бойцам хоть немного отдохнуть и принять пищу, а иногда и подбодрить «наркомовскими» дозами (т. е. 100 граммов называли по-медицински «дозами»). Кстати, водка в бою при таком физическом и эмоциональном напряжении была только лекарством от сильнейших стрессов, от нее не пьянели, но дух и силы она все-таки поднимала.

Только к полудню 24 июля мы выбили немцев с их последнего оборонительного рубежа между железной дорогой и автострадой Брест — Варшава в районе села Залесье, что в 20 километрах западнее Бреста. Здесь нам было приказано стоять насмерть, лишить противника возможности вырваться из клещей, в которые были зажаты войска его брестской группировки. Вот теперь уже оседланная нами автострада снова стала главным участком нашей обороны. Бои здесь сразу стали жестокими, упорными. С первых минут мы почувствовали на себе отчаянное стремление немцев с удесятеренной силой вырваться из замкнутого кольца, боясь русского плена, полагая, что он будет не слаще того, что испытали русские у них.

Срочно окопаться — вот главное, что было важно, учитывая особенности местности, тем более что никаких траншей, никаких окопчиков, которые можно было использовать нам, здесь не оказалось. Местность неудобная, кругом густой, сравнительно молодой лес, а из-за этой густоты видимость плохая. Грунт сухой, плотный, трудно поддающийся нашим малым лопаткам. Особенно если окапываться лежа, что, как известно пехотинцам, очень непросто делать вообще, а под огнем противника — тем более. Ситуация складывалась острая, опасная.

Немцы вели интенсивный, почти сплошной огонь, в том числе и разрывными пулями. Попадая в деревья, в их стволы или густые ветви, они взрывались, создавая впечатление, что выстрелы звучат совсем близко, рядом. Пришлось нам, командирам, побегать от бойца к бойцу, проверяя состояние спешно организуемой обороны, чтобы убедиться, что те, кто не из «царицы полей» — бывшие летчики, интенданты и другие, кто еще не осознал спасительной миссии земли-матушки, если правильно с ней обращаться, заняли удобные позиции.

Враг лез напролом. И бойцам пришлось еще до вечера этого дня отразить 5 или 6 вражеских атак! Это же почти каждые полчаса сплошные огневые вихри, несметные толпы орущих и безостановочно стреляющих, подчас до одури пьяных фрицев, которым, казалось, не будет конца! Жуткая ситуация, когда вроде бы и головы не поднять под автоматно-пулеметными вихрями, а нужно в этом аду вести огонь еще более результативный, чтобы уложить врага, не дать ему шанса пробиться. То тут, то там у нас появлялись убитые, а многие раненые оставались сражаться дальше. Могли законно уйти, но не уходили…

При отражении третьей или четвертой фашистской атаки во время моей очередной перебежки меня сбросило на землю сильным ударом по ноге, еще не успевшей окрепнуть после подрыва на мине в той, казалось, уже очень давней обороне на Выжевке. Ну вот, подумал я, опять этой ноге досталось! Упав, осмотрел ногу, увидел отверстие в голенище сапога. Полез в сапог рукой проверить, нет ли крови, но наткнулся на непривычно изогнутую ложку из нержавейки, которую носил за левым голенищем. Вынул ее — и удивился: она была странно изогнута, изуродована. Видимо, пуля была на излете и, уже не имея убойной силы, пробила сапог и, попав в ложку, всю свою оставшуюся кинетическую энергию превратила в удар, сбивший меня с ног.

Ну, опять повезло! Поистине эта ложка, как и спасший меня от шпринг-мины автомат, принявший на себя удар начинки той шпринг-мины, и были моими талисманами. Жаль, ложку эту и пулю, которая за нее «запнулась», мне не удалось сохранить. Тем более не мог присвоить и автомат с глубокой вмятиной.

К вечеру наши тыловики подвезли много боеприпасов, организовали их доставку бойцам, и каждый хорошо пополнил их запас. Большинство бойцов даже набивали гранатами и патронами противогазные сумки, безжалостно выбрасывая противогазы, которые, по мнению многих, оказывались лишним грузом. Наступавшая ночь была очень беспокойной. По автостраде под покровом темноты пытались прорваться бронемашины, с которыми наши пэтээровцы и пушки-сорокапятки полка справились даже в темноте. К рассвету на автостраде со стороны немцев показалась большая группа верховых на лошадях, а также повозок на резиновых колесах и даже орудий на конной тяге. Но встреченные огнем полковой артиллерии и наших минометчиков быстро ретировались.

С утра мы продолжали сдерживать рвущиеся из окружения превосходящие силы немцев, их атаки следовали с неослабевающим ожесточением одна за другой. В одну из них немцы бросили более 20 танков и САУ, до двух батальонов пехоты. Их поддерживала авиация. Вздымалась земля, разрывы бомб и снарядов сливались в сплошной грохот. На этот раз двум танкам все-таки удалось прорваться, и то их уничтожили, подбив с кормы. Вся остальная армада уперлась в стойкость наших бойцов и гвардейцев дивизии. Сражались они упорно, и моральный дух их, несмотря на все похожее на ад кромешный, оставался высоким. И может, именно это боевое соседство поднимало дух и силы тех и других.

В некоторых трудах военных психологов отмечалось, что в остром, напряженном бою возникает состояние какого-то опьянения боем, когда уже нет ни страха, ни даже опасения за себя, а только радость битвы! Да, здесь психологи правы: именно что-то похожее на безотчетную, но весьма ощутимую радость возникало в этих условиях. В таком боевом экстазе часто боец даже не замечает ранений. Знаю это по моим боевым товарищам, офицерам постоянного командного состава и по многим бойцам-переменникам.

Не осуждайте, читатель, меня за чужие стихи, но так метко автор, к сожалению, мною не установленный, выразил мысль о том, как «вставали стеной офицеры», а в штрафбате были сплошь офицеры. Одни провинившиеся, другие их командиры, помогавшие первым искупать их вину, но все в одном строю.

Приведу несколько строк из военно-исторического очерка Н.В. Куприянова «С верой в Победу» о боевом пути 38-й Гвардейской Лозовской дивизии, с которой действовал наш штрафбат, приданный ей на этот период. В описании боев за Брест здесь нет ни слова о штрафбатах из-за строжайшего в то время табу на подобную информацию. «…Основной удар пришелся по 110-му полку. Вражеские самолеты непрерывно висели над боевыми порядками. Казалось, в этом кромешном аду никто из бойцов и головы поднять не сможет. Так, вероятно, думали и вражеские танкисты, которые перешли в атаку. Но стоило танкам и пехоте противника приблизиться, как они были встречены плотным огнем гвардейцев. По танкам вели огонь 45-мм орудия батареи полка и взвод противотанковых ружей. Гвардейцами было отражено шесть вражеских контратак».

Куприянов по известным причинам не упоминает, что вместе с гвардейцами 110-го полка там насмерть стояли и офицеры-штрафники, а пэтээровцы были тоже наши.