и справедливости. Честность. Ответственность. Знать и уметь. Внимание к тому, кто рядом. Понять себя, человека. Личностное начало, каждый — неповторим. Общее, как свое, и свое, как общее. Разум не господин, а ОТК...

— Маму Магду не забыли?

— Что именно?

— Любите ближнего не меньше, чем самого себя.

— Я рада, что ты помнишь... Завтра повезу тебя на прогулку. Яша разрешил...

День выдался как подарок. Как награда неизвестно за что — от щедрот бабьего лета.

Сильный белый конь, послушный, умный и чуткий, возил их в уютной коляске с опрокидывающимся верхом.

Иван бубнил что-то об агрессивной силе положительного примера и старался не выдать волнения.

Обширное прибыльное хозяйство, созданное для детей и детьми. Райский городок, живущий на самоокупаемости. Институт. Или монастырек нового типа. Или детское поселение. Или крохотное, но сильное и независимое государство в государстве.

И дети, эти уверенные и серьезные смешные хозяйчики — просто душа вон. Обалденные экземпляры. Умны, душевны, кое-что знают и страшно много чего умеют. Своими руками... Он вспомнил, у Радищева: «Человек, в начинаниях своих двигаемый корыстию, предприемлет то, что ему служить может на пользу, ближайшую или дальнюю, и удаляется того, в чем он не обретает пользы, ближайшей или дальновидной. Следуя сему естественному побуждению, все начинаемое для себя, все, что делаем без принуждения, делаем с прилежанием, рачением, хорошо, напротив того, все то, на что не свободно подвизаемся, все то, что не для своей совершаем пользы, делаем оплошно, лениво, косо и криво». Там, у нас, оплошно, косо и криво, у них же — с рачением, хорошо. Стало быть, здесь — свое, свободное, по любви.

Видел зарядку, утреннее купание в реке. Завтракал в столовой вместе со всеми. Были в теплицах, на полях, в саду, где снимали урожай, на стройке, где вкалывали ребята постарше.

Архип и Нестор сопровождали их верхом на высоких крепких конях.

Обед, тихий час для малышей, вторая смена в школе. Присутствовали на занятиях, отсидев полтора урока. Файф о’клок, игры, захватывающий футбольный матч, в котором и ему разрешили участвовать.

Принял душ и переоделся. Поужинав, смотрел озорной спектакль (водевиль Лабиша «Мизантроп») и наблюдал за танцами под оркестр... Звездный вечер.

— Понравилось?

— Так себе.

— Погостишь?

— Неудобно. Дети вкалывают, а я...

— За чем же дело стало. Включайся.

— Не. Я разложившийся. Старый.

Маша жестом повелительницы отпустила Архипа и Нестора.

— Стало быть, уезжаешь?

— Надо, госпожа.

— Скоро?

— Сосну перед дорогой, если не возражаешь.

Маша отошла в глубь комнаты и встала перед зеркалом. Он лег. А с нею вдруг сделалось что-то, она обернулась и сказала, дрожа:

— Все еще ничего не понял?

Подошла и села. И взяла его за руку. Горячая, взволнованная.

— Думала, ты догадливее... Мы советовались с мамой Магдой... И остановились на тебе.

— На мне?.. Извини. Не могу. И вообще, с какой стати? Ты шутишь?

— Ни капельки.

— С ума сойти. Как? Почему?.. Кота в мешке?

— Навели справки. Полная папка.

— И дельце, значит. Шикарно. Дашь почитать?

— Я серьезно.

— Не смеши людей, царица. Какой из меня жених? Тем более муж?.. Не верю... Розыгрыш?

— Нет.

— Ну, хорошо, допустим, вы решили. А я? Меня вы спросили? Согласен я, хочу или нет? Может быть, на минуточку, у меня свои планы?

— Все твои планы останутся при тебе.

— Измены в том числе?

— Я знаю, что ты болтун. И не слишком смел. И шутишь иногда по-дурацки. Но учти. Я гордая. Любого другого... Ты завещан мне!

— Брат — сестре?

— Ты мне брат по воспитанию, Ваня. По духу.

— Все равно суд не пропустит.

— У нас поощряется.

— Погоди. А вдруг я не желаю быть семьянином, отцом?

— Ничего. Я тебе не противна, вижу. Остальное пустяки. Обязательства, долг — об этом можешь не беспокоиться. Освобождаю.

— А любовь?

— Что — любовь?

— Вроде нельзя без нее, грех. Ни шиша не получится.

— Стерпится. Не мы первые. Оба молоды, тела пойдут на отклик. А любовь... Попозже. Или ее не будет совсем. Она, Ванечка, не в нашей власти. Да и та любовь, о которой ты говоришь, не самая лучшая. К детям — выше, чище.

Он закурил, поправил подушку и сел поудобнее.

— А вот еще, королева... Как быть с тем, что моя жизнь — все-таки моя? Что есть у меня слабенькое желание распорядиться ею по собственному усмотрению?

— Отвечу... Что делать, Ваня... Тебе кажется, ты приехал случайно, а это рука судьбы. Выхода у меня нет. И значит, его нет и у тебя. Воля мамы Магды священна. Без собственных детей я жизни своей не мыслю. Материнство — мое предназначение. И дело, затеянное мамой Магдой, оставить не могу.

— Мой, мое, мне. Шерочка с Машерочкой, цинизм с эгоизмом.

— Да, суженый мой.

— Нет, товарищ диктатор в юбке.

— Да, суженый мой.

— Ого. Если я правильно понял, тут сон и погибель нашел?

— Тюрьму, ты хочешь сказать?.. Ох, свободолюбивое чадо. Не торопись. Я не изверг. И кошачей страсти к тебе не испытываю. Предлагаю честную сделку.

— Честную?

Он встал с кровати. И подошел. Плечи Маши дрогнули. Он обнял ее. Она развернулась и приклонила лицо ему на грудь. Иван гладил ее по волосам. Лоб ее и нос холодили ему кожу, губы — горячили.

— Не уедешь завтра?

— Отчислят, сестричка. Зачем тебе муж с незаконченным высшим?

— Издеваешься? — Она резко отпрянула. — Эх, ты.

Оттолкнув его, выбежала из комнаты и щелкнула снаружи ключом.

А утром его под конвоем вывели на площадь.

Должно быть, ночью в центре ее спешно сколотили деревянный помост без перил, и Иван понял, что Архип и Нестор, приказав взять руки за спину, ведут его именно туда.

Они почему-то торопились. Иван оскользался на булыжной мостовой, спотыкался. И ворчал, обращаясь к тем немногим, что в этот ранний час уже вышли на площадь поглазеть.