что смотрели они на нее как-то странно, никаких эмоций не выражали их лица – такие пустые и ужасно молодые.

Аннабель опустила голову и заплакала. Молодые люди проводили ее до дома. К тому времени, как они добрались до покосившейся синей калитки, она успокоилась.

– Извините, – сказала она, вытирая нос рукавом. – У меня был плохой день. Обычно я не такая. Сегодня мой день рождения. Я не понимаю, что творится.

– С днем рождения, – сказала девушка. – Это ваш дом?

Не дожидаясь ответа, она толкнула калитку.

– Со мной уже все в порядке, спасибо – сказала Аннабель, проходя за ней на задний двор, а потом протянула руку Максону. – Если увидишь Бенни, пожалуйста, скажи ему, чтобы он возвращался домой, ладно? Скажи, что я беспокоюсь.

– Будет сделано, миссис Оу. Не думаю, что с ним что-то случилось. Просто тусит где-нибудь. Мальчишки, вы же понимаете…

Алеф и Максон смотрели, как она поднимается по шатким ступенькам крыльца. Закрылась дверь, в доме зажегся свет, и в прямоугольнике кухонного окна появилась тень Аннабель. Лучи света упали на горы черного пластика, лежавшие на заднем дворе, и те тускло блеснули, как уголь в темноте.

– А это что за дерьмо? – тихо спросила Алеф. Она толкнула ближайший мешок носком ботинка, и там что-то звякнуло. На пластик был наклеен кусок скотча с надписью: «Репортажи о расследовании массовых убийств/Резервное копирование».

Максон присел на корточки и развязал пакет. Внутри была коробка с CD и DVD дисками, а также толстые стопки картонных папок, набитых газетными вырезками, и все с аккуратными надписями. 04/02/2012 Ойкос У, Го, Окленд, Калифорния. 20.07.2012 Восстание Темного рыцаря, Холмс, Аврора, Колорадо. 05.08.2012 Сикхский храм, Пейдж, Оук-Крик, Висконсин. 14.12.2012 Начальная школа Сэнди Хук, Ланца, Ньютаун, Коннектикут[52].

– Ни хрена себе, – сказала Алеф. – Все об этом?

Максон раскрыл другой пакет.

– Тут вроде все про лесные пожары.

– А здесь все про выборы, – сказал он, раскрыв третий.

– Подожди здесь, – велела Алеф и пошла к боковой стене дома. Протиснувшись между забором и стеной, она подкралась к окну. Косо свисавшая венецианская штора не закрывала кухонное окно полностью. Взору Алеф предстало такое скопление хлама, в котором даже она не сразу начала различать отдельные предметы: лежащие по периметру мусорные пакеты, корзины с бельем и сцепившиеся одежные вешалки, овившийся вокруг ножки стола шланг пылесоса, крышку сушилки для салата, торчащую из коробки с надписью «срочная почта». Потом она разглядела разбитую лампу, бельевую сушилку и плюшевую гончую в картонной шляпе и посреди всего этого увидела Аннабель. Мать Бенни, ссутулившись, неподвижно сидела на кухонном стульчике. Над головой у нее висел провисший баннер с надписью: «Поздравляем выпускника!»

Алеф была «помойной кошкой», фриганом, художницей, работавшей с мусором, но ничего подобного она раньше не видела. Она еще смотрела в окно, пытаясь осмыслить увиденное, когда Аннабель подняла голову и начала что-то говорить. Со стороны казалось, что она разговаривает с холодильником.

– Ну и хрень, – тихо пробормотала Алеф.

40

Когда Бенни проснулся, в бытовке царил полумрак; свет исходил лишь от зеленого указателя «Выход» над дверью и настольной лампы на старом фермерском столе. Было тихо, если не считать негромкого шороха, словно мышь возилась в углу. Бенни уселся на странном жестком диване и огляделся. За столом сидел Бутылочник, на столе возле него лежал недоеденный бутерброд, рядом стояли ополовиненная миска попкорна и кружка «Сверхсила». Шуршала не мышь. Это Славой что-то кропал. Старый поэт писал карандашом, согнув спину и покачивая взад-вперед большой седой головой над листом белой бумаги.

Бенни чувствовал пульсирующую боль в голове. Он дотронулся до повязки на лбу, пощупал ребра и вспомнил, что с ним произошло. Из горла вырвался судорожный всхлип – Бенни не смог его сдержать. Старик поднял глаза.

– Приветствую, юный школьник. Как себя чувствуешь?

– Хреново, – сказал Бенни.

Славой кивнул.

– Первый раз подрался?

– Вообще-то, я не дрался. Просто убежал.

– Умно, – сказал старик. – Есть хочешь? Я вот тут тебе оставил…

Он протянул бутерброд. Бенни сел за стол. Он вдруг почувствовал, что очень проголодался, и откусил кусочек. Бутерброд был с ростбифом, очень вкусный. Бенни доел бутерброд, а потом прикончил попкорн.

– Пить хочешь? – спросил Славой, подвигая к нему кружку.

Бенни заглянул в кружку и понюхал жидкость. Это была водка, но он все равно сделал глоток. Огненная жидкость обжигала и грела изнутри. Бенни почувствовал себя немного лучше. Старик вернулся к своему занятию, склонившись над листом бумаги.

– Что ты делаешь?

Славой поднял голову и выпрямился в кресле.

– Я пишу стихи, – ответил он, подняв вверх карандаш. – Потому что я поэт. Потому что я очень известный в своей стране поэт.

– Я знаю, – сказал Бенни.

На столе лежал открытый кейс старика, в нем – черновая рукопись, страницы которой когда-то были белыми и гладкими, но теперь кое-где помялись, а местами были покрыты неразборчивыми каракулями и пятнами, вероятно, от кофе и кетчупа.

– Это твои стихи?

– Ага, – кивнул старый поэт. – Это работа всей моей жизни, эпическая поэма, моя скромная попытка описать планету стихами.

– Как это называется?

– «Земля», – сказал Славой на своем языке, а затем перевел на английский. – Возможно, не слишком оригинально, но это просто рабочее название.

– Это тоже стихи? – Бенни взглянул на тонкую стопку бумаги на столе.

– Нет, – грустно ответил поэт. – Всего лишь пустые страницы.

Он сдвинул верхний лист в сторону – страницы под ним действительно были пустыми. Славой показал на пол, где у колес его кресла скопилась большая куча скомканных бумажных шариков, и печально покачал головой.

– Позволь я расскажу тебе кое-что о поэзии, юный школьник. Поэзия – это проблема формы и пустоты. Как только я написал первое слово на пустой странице, я создал для себя проблему. Стихотворение, которое потом появляется, – это форма, которая пытается найти решение моей проблемы. – Старик вздохнул. – В конце концов, конечно, никаких решений не остается. Становится только больше проблем, но это хорошо. Без проблем не было бы стихов.

Бенни некоторое время обдумывал сказанное. Ему вспомнилась мать и магниты на холодильнике. Бенни действительно не писал этих дурацких стихов, но мама уверена, что он лжет, и это проблема. Проблем у него с избытком.

– Значит, ты об этом пишешь? О своих проблемах?

– Не столько о своих, – пожал плечами поэт, – сколько о проблемах всего мира. Да, об общих. Я слушаю и записываю все, что слышу.

Бенни вспомнил тот разговор в туалете. Старик тогда велел ему поразмыслить над вопросом: «Что является реальным?» – и Бенни попытался, но поскольку ему ничто не казалось по-настоящему реальным, то подходящего ответа он не видел. Это было неприятно. Может быть,