— Да, есть у меня кое-что на примете, молчу пока просто из суеверия.

— Из суеверия? — переспросила Лена раздумчиво. — Может, ты и права: я знаю — у тебя получится.

— Лен, ты не просто отличная девушка, ты еще и немного ведьма — раз ты так хорошо все чувствуешь, возьми сама себе эту ставку экстрасенса — и сама сделки просматривай, на фиг, извини, тебе кому-то переплачивать?

— Сапожник всегда без сапог, мне просматривать сделки нельзя, я должна только все рассчитывать и просчитывать.

— Это так у чувашей считается?

— У всех, у кого есть сапожники. — Она усмехнулась.

— Но ты… скоро уходишь?

— Еще не знаю. Связано это дело с искусством, а там, сама понимаешь, прогнозировать трудно.

— Эх, Натуська, Натуська, как мы с тобой похожи: обе не можем сидеть на диетах и обе к искусству прикипаем душой!

— Точно, Лен.

— …Однако мне надо бы бросить моего Кольку, вот через месяц слетаю-ка я в Египет, и, может, мне там чтонибудь обломится.

— С твоими внешними данными, Лен, я бы за миллиардера вышла. К примеру, за Барановича. Но для тебя он старый! Она улыбнулась польщенно.

— Кстати, будешь уходить, на меня свои сделки не сбрасывай, все закроешь, тогда отчаливай. Я возьму на твое место Геленку, хватит ей джинсы просиживать на десять тысяч.

— А как же метро?

— Не боись за меня, подруга, — засмеялась Лена, — я легко выйду из студенческого возраста! Тупа таватап урах туртмасса!

— А что это значит?

— Клянусь, что больше не буду курить! Я так всегда матери говорила! — и Лена захохотала. Хороший все-таки у нее характер, легкий, отходчивый.

Но Светлана не перестала приходить к Дмитрию в мастерскую. Она так же молчаливо сидела в кресле, сама по его просьбе заваривала ему чай и кофе, и порой ему начинало казаться, что голубоглазый мальчик в ее душе уже утратил жизненность, приобретя несколько лубочные черты рисунка из детской книжки. И тогда он, пользуясь своей способностью проходить человека насквозь для того совершенно безболезненно и незаметно, проникал в ее душу и, побродив по ее серебристым площадям, похожим на декорации к футуристической кинодраме

о других планетах, сворачивал в переулки, казавшиеся, наоборот, старомодными со своими старинными аварийного вида особняками, пятиэтажками середины прошлого века и заросшими садиками, и в одном из таких переулков, между готовых к реставрации домов, завешенных зелеными сетками, он все-таки натыкался сначала на голубоглазого мальчика, гоняющего по переулку на самокате, а потом, уже в другом месте, рядом с каким-то сомнительным офисом, больше похожим по виду на супермаркет, встречал и располневшего мужчину: он нажимал кнопку на ключе от машины, но что-то не срабатывало, дверца машины, похожей по виду на ВMW, не открывалась и мужчина всегда пинал шину собственного автомобиля в большой досаде.

Когда приехавшая как всегда внезапно Николаева увидела в мастерской незнакомую ей женщину, она от неожиданности едва заметно приостановилась в дверях, но уже через секунду продемонстрировала, что именно она — настоящая хозяйка положения.

— Митя, познакомь свою жену с девушкой! И Дмитрий тут же поймал себя на мысли о банальности: определить штампованную Катеринину реакцию можно было только с помощью такого же затертого речевого оборота: «сказала Катерина нарочито небрежно».

— Это Светлана, — Дмитрий невесело улыбнулся своим мыслям: Николаева всегда вела себя как человек толпы. Несомненно, она была умна, эффектна, оборотиста, он даже мог предположить, что где-то в ее подсознании таилась ее подлинная оригинальность, как спящая рыба в глубине заледеневшего озера. Но на месте Светланы ей никогда бы не пришло в голову предложить, к примеру, такое:

— У меня есть знакомый психолог, — сказала Светлана, к удивлению Дмитрия, совершенно не смутившись, — он предлагает для преодоления барьера в общении, менять роли: давайте представим, что это я — его жена, а вы просто знакомая!

— Я понимаю остроумие вашего предложения, — иронично парировала Катерина после некоторой паузы, выдавшей ее замешательство, — но есть одна деталь, которая не дает превратить наши отношений в игру: я мать дочери художника Ярославцева, то есть моего мужа. Когда есть ребенок, такие игры безнравственны!

— Наверное, вы правы, — сказала Светлана, поднимаясь с кресла и ставя на стеклянный журнальный столик чашку с кофе, которую держала до этого в руках, — больше того, вы, конечно, правы. И я не буду вам мешать — и пойду. Спасибо, но провожать меня не нужно. — Она опередила предложение Дмитрия, как всегда прочитав его мысли. Николаева тут же заняла освободившееся кресло, вытянула ноги и потянулась.

— В общем-то она ничего, — сказала она, убедившись, что кабинка лифта, остановившаяся площадкой ниже (до мансарды лифт не шел), сначала открывшись, а потом закрывшись, поехала вниз, — в ней даже что-то есть. Она мне знаешь, кого напомнила? Наташу, но не твою бывшую жену, а твою сестру: такой же тихий омут. Худая, волейбольная спина, как на твоей картинке, — она показала на девушку возле окна, которую Дмитрий и правда писал с сестры Натальи, — и такое же отсутствие груди. Правда. Наталья твоя уже раздалась, и эта, возможно, роди она четверых детей, тоже бы располнела. Как ее, кстати, зовут?

— Светлана.

— Терпеть не могу это имя!

— А мне нравится.

— Но, в общем-то, меня она мало волнует. Я приехала из-за Юльки. Соскучилась. Хочу взять ее себе недельки на две, пусть поживет на воздухе.

— Я скоро планирую поехать к сестре, — сказал Дмитрий,

— через полтора месяца у Даши, Натальиной старшей дочери, свадьба, и я не могу не быть. А Юльку тащить с собой трудно, поэтому чуть подожди — не обидишься?

— Хорошо, — легко согласилась Николаева, — но из сада я ее заберу сама? Как я выгляжу, кстати?

— Как всегда, прекрасно!

— Я серьезно, а ты даже не посмотрел на меня внимательно! Я сделала уколы ботокса в лоб. Теперь мне больше тридцати трех не дают…

— Двадцати пяти, — он улыбнулся.

— Тысячу все это удовольствие стоит, сначала очень напрягает, а потом привыкаешь к новой мимике, точнее, почти к полному ее отсутствию.

— Теперь мне понятно, почему все твои красотки такие застывшие: они наколоты ботоксом!

— Издеваешься?

— Шучу.

— А между прочим, некоторые мужчины даже себе такую косметику делают.

— Гладкий лоб, по-моему, не украшение мужчины.

— Но если это политик и должен быть везде растиражирован?

— Все равно.

— Нет, ты не прав, сейчас у нас власть рекламы — это наш царь и бог, а реклама требует рекламных морд. Ты читал Бегбедера?