час жизни Веневитинова, по его завещанию, надевают ему на палец. В стихотворении «К моему перстню» незадолго до смерти Веневитинов писал:

Века промчатся, и быть может,

Что кто-нибудь мой прах встревожит

И в нем тебя отроет вновь...

Удивительным образом это поэтическое предсказание Веневитинова сбылось. В 1930 г. могила Веневитинова, в связи с закрытием кладбища при бывшем Симоновом монастыре, была перенесена на Новодевичье кладбище. При эксгумации праха перстень был вынут и сейчас как реликвия хранится в Государственном Литературном музее в Москве.

Существует предположение, что именно от своей любви к Зинаиде Волконской бежал Веневитинов, когда покинул Москву и переехал на новое место службы в Петербург. Хотя бежать от любви было не совсем в духе романтического поэта, какая-то доля правды, возможно, и есть в таком предположении. Была, однако, и другая возможная причина для переезда. 23 июля 1826 г., за несколько месяцев до того, как Веневитинов покинул Москву, М. П. Погодин записал в свой дневник: «Приехал Веневитинов. Говорили об осужденных. Все жены едут на каторгу. Это делает честь веку. Да иначе и быть не могло. У Веневитинова теперь такой план, который у меня был некогда. Служить, выслуживаться, быть загадкою, чтобы, наконец, выслужившись, занять значительное место и иметь больший круг действия»[665].

В этой записи Погодина всего важнее контекст и то, что осталось недоговоренным. Судьба декабристов, их жен, намерения Веневитинова — все оказывается внутренне связанным. «Больший круг действия», о котором мечтал Веневитинов, несомненно соотнесен с его мыслями о декабристах и его сочувствием декабристам. Быть может, именно ради спасения идей декабристов задумал Веневитинов быть сперва «загадкою», чтобы потом «занять значительное место» и иметь возможность действовать на широком общественном поприще.

Мечтам Веневитинова, однако, сразу же был нанесен сильный удар. Петербург встретил его жестокой неожиданностью. При самом въезде в столицу его и его спутника француза Воше, только недавно вернувшегося из поездки в Сибирь, куда он сопровождал княгиню Трубецкую (она была первой из жен декабристов, которая отправилась в ссылку вслед за мужем), арестовали жандармы. На допросе Веневитинова спросили, не принадлежал ли он к тайному обществу. Ответ последовал в духе того, который дал Николаю I Пушкин — если он и не принадлежал к обществу декабристов, то «мог бы легко принадлежать ему»[666].

Веневитинова продержали под арестом несколько дней. Это нанесло ему глубокую душевную травму. Как вспоминал позднее А. И. Кошелев, он «не мог освободиться от тяжелого впечатления, произведенного на него сделанным ему допросом. Он не любил об этом говорить, но видно было, что-то тяжелое у него лежало на душе»[667].

Веневитинов приехал в Петербург в ноябре 1826 г. — 15 марта следующего года он умер. Смерть была неожиданной и быстрой. Он был на балу, после бала, разгоряченный, перебегая двор, на пути в свою квартиру, которая находилась в том же доме, схватил горячку. От горячки и умер.

Близкие Веневитинова, однако, были уверены, что причиною его смерти была не только горячка, но и еще больше — последствия его ареста жандармами. В материалах к биографии Веневитинова его племянник сообщал: «Простудился ли Дмитрий Владимирович в том помещении, где был арестован, или подвергся другому какому-нибудь вредному влиянию, — об этом не сохранилось точных семейных преданий, которые ограничиваются указанием на гигиенические условия места заключения как на главную причину окончательного расстройства в здоровье моего дяди... Кашель <...> не покидал его, причиняя ему частые и сильные боли в груди. Доктора заставили его постоянно носить грудной пластырь»[668].

Каковы бы ни были непосредственные причины смертельной болезни Веневитинова, безусловно прав был Герцен, сказавший о его жизни и о его смерти: «Веневитинов не был жизнеспособен в новой русской атмосфере. Нужно было иметь другую закалку, чтобы дышать воздухом этой зловещей эпохи, надобно было с детства приспособиться к этому резкому и непрерывному ветру, сжиться с неразрешимыми сомнениями, с горчайшими истинами, с собственной слабостью, с каждодневными оскорблениями...»[669]

* * *

Веневитиновым было написано всего около 50 стихотворений. У него было все еще впереди. Но и то, что он сделал — что успел сделать, — не осталось бесплодным для истории русской поэзии и русской культуры.

Его стихи, разные по времени, не одинаковы по художественным достоинствам. Но все они поражают внутренним единством, тесной связью идей. Они близки и тематически, и проблемно, близки интонацией и поэтикой. Поэтическое наследие Веневитинова отличается удивительной цельностью. Цельность в поэзии — это уже само по себе признак таланта и бесспорное выражение сильной авторской личности.

Как это часто бывает у поэтов цельных и поэтов по призванию, даже в самых ранних опытах Веневитинова видны некоторые характерные приметы всей его поэзии. Его поэтическая мысль с самого начала заметно удаляется от конкретного и частного и в этом проявляется свойственное в целом поэзии Веневитинова стремление к обобщенно-философскому выражению поэтических чувств и настроений.

В первых поэтических опытах Веневитинова можно обнаружить и другую существенную и постоянную черту его поэтики: преобладание поэтической культуры над непосредственностью выражения. Его композиции не всегда свободны, но зато они точны и формально закончены. Недаром у него так часто встречается то «триединство» композиции, которое не только в поэзии, но и в других видах искусства помогает воплотить многообразное в строго завершенную форму (ср., например, традиционно устойчивое трехчастное построение сонатных форм в музыке).

Все эти черты поэтики можно заметить даже в явно «ученическом» стихотворении Веневитинова «К друзьям», написанном в 1821 г., когда автору было 16 лет. Стихотворение это трехчастно. Три его части объединяются между собой и развитием единой темы, и повторяющимся в заключении каждой из частей рефреном. Замечательно, что в этом лишь слегка варьирующемся рефрене соседствуют между собой понятия «друзья» и «лира»: «Я счастлив и без венцов, с лирой, с верными друзьями...» В стихотворении о дружбе, чуть скрытая в подтексте, звучит как вторая главная тема — тема поэта и поэзии. Для Веневитинова это своеобразный закон. О чем бы он ни писал, он не может не коснуться самого для себя заповедного: темы поэта и мысли о поэте. Так в ранних его стихах, так будет и в последних его произведениях.

Почти через четыре года после стихотворения «К друзьям», в 1825 г., Веневитиновым написано другое стихотворение о дружбе — «К друзьям на Новый год». Несмотря на значительную разницу во времени создания, оно не столько отличается от раннего опыта, сколько похоже на него. М. Аронсон видел в стихотворении 1825 г. следы