Голова Ван Гога была полна южного солнца, работал он продуктивно – писал по три больших полотна в неделю, как минимум, и никаких трудностей в совместном с Гогеном предприятии не предвидел. А после того как Тео купил несколько картин Поля, Винсент подключил брата к компании по привлечению Гогена на юг. Увы, это была любовь без взаимности. Винсент был известен резкими переменами в настроении, и это беспокоило Поля, равно как и всех остальных. Тем не менее летом 1888 года Гоген начал прислушиваться к предложениям Тео. Художник был болен, страдал от безденежья, да и бретонские дожди ему надоели. Тео пообещал оплачивать жилье и пансион в Арле, а также, возможно, покрыть расходы на билеты и покупку красок и прочих материалов. Кроме всего прочего, Гоген решил попробовать превратить безумную утопическую идею Ван Гога в коммерческое предприятие и самому его возглавить. К этому моменту Поль успел потерять достаточно денег, чтобы разбираться в подобных вопросах. Однако ехать в Прованс он не торопился – согласился отправиться в Арль в августе, а прибыл только к концу октября.

Ван Гог тем временем суетился, словно жених, с волнением ожидающий встречи с невестой. На присланные братом деньги он купил две кровати из разных пород дерева, зеркало и двенадцать стульев – в почти маниакальной уверенности, что Желтый дом станет пристанищем для небольшой коммуны. На первом этаже располагались две мастерские, одна из них также выполняла функцию кухни. В «гостевой спальне» Винсент повесил большие картины с подсолнухами в вазах: яркие оттенки желтого покрывали холсты густым влажным слоем, как будто сама толщина красочного слоя могла придать мечте о Мастерской на юге большую осязаемость. «Мне хочется, чтобы у меня был настоящий дом художника, совсем простой и непритязательный, но оформленный в абсолютно неповторимом стиле вплоть до последнего стула». Речь шла не просто о новой обстановке, Ван Гог обустраивал новую жизнь, сообщество двоих.

Потребность быть частью некоего двойственного союза находила выход и в живописной манере. Со времен Антверпена, где художник приобщился к цвету, Ван Гога занимали оптические оппозиции, они же дополнительные цвета – фиолетовый и желтый, красный и зеленый, – и то, как они играют с восприятием. Для Ван Гога эта игра, естественно, не могла сводиться к эстетике. Он по-прежнему оставался странником в поисках рая на земле, но знал, что на этом пути можно заблудиться и попасть в ад. На одном из его арльских полотен разворачивается битва между двумя мирами: плодородной и бесплодной землей, способностью к воспроизведению и саморазрушением, дружбой и одиночеством. Кто еще мог соединить эти полюса, если не эпилептик, страдающий биполярным расстройством?

Ночное кафе в Арле (площадь Ламартин). 1888. Акварель.

Собрание Ханлосер, Берн

Самым суровым воплощением опустошенности и одиночества стала картина «Ночное кафе в Арле (площадь Ламартин)», место, где все кричало об отчуждении, «где можно сойти с ума или совершить преступление». Цвета наталкиваются друг на друга, словно пьяницы, ищущие, с кем бы подраться, «…посредством контрастов, сталкивая нежно-розовый с кроваво-красным и винно-красным, нежно-зеленый и веронез с желто-зеленым и резким сине-зеленым, воспроизвести атмосферу преисподней… изобразить демоническую мощь кабака-западни». Это совершенная противоположность мечтам Ван Гога об общественной солидарности и взаимовыручке. Здесь человек одинок и ощущает себя неудачником. Зловещий отсвет газовых ламп окрашивает стены в цвет крови. За столами – сгорбленные фигуры пьяных завсегдатаев. Один из них держится за голову, словно его уже мучит похмелье. Даже стулья расставлены как попало, сообщая, что люди здесь проводят время каждый сам по себе и не собираются вечерами для дружеской беседы. На официанте пиджак желтушного цвета, усы и волосы у него зеленые. На бильярдном столе лежит кий – его натертый мелом кончик как сигнал болезни, поразившей общество, мрачная насмешка над процветающим в нем распутством.

Противоположностью ночному кафе и его обитателям служил дом с его уютом и теплом кухонного очага – французская версия голландского gezelligheid. В Арле воплощением счастливого семейства для Винсента стали Рулены. Жозеф Рулен, соль земли, патриот и убежденный республиканец, был всего лишь почтальоном, но созданная Ван Гогом симфония основных цветов и прямой взгляд на зрителя (с. 352) говорят о благородстве и честности этого человека; из простого государственного служащего он превращается в столп общества; почтовая форма сидит на нем не хуже адмиральского мундира, словно он только что вернулся из Тулона. Роскошные усы Рулена – недвусмысленный намек на мужскую силу их хозяина, и эта сила стоит на службе родины, ведь Рулены производят потомство для Франции. Мадам Августина Рулен («Колыбельная») на своем портрете тоже служит воплощением граждански осознанного материнства – женщина с пышной грудью качает одной рукой колыбель.

Винсент не мог насмотреться на Руленов: он написал портрет школьника Камиля и шестнадцатилетнего красавчика Армана в момент превращения из невинного ребенка в бесшабашного ухаря. На последнем портрете фон голубовато-зеленый – намек на прямолинейность и честность подростка. Броская желтая куртка с кантом дополнительного к нему синего цвета, черный жилет, белый шарф вокруг шеи и надетая набекрень шляпа придают юноше вид арльского уличного прощелыги, но развязность облика смягчает полоска едва наметившихся усов. Это картина, созданная истинным «родителем», художником, который (подобно Тёрнеру) считал картины своими детьми, создавая их с очевидной нежностью. Чем проще были люди, тем благороднее становились они в глазах Ван Гога. «Мне хотелось бы писать мужчин или женщин, придавая им что-то от вечности, которую некогда символизировал нимб, вечности, которую теперь мы находим в самом сиянии колорита».

Получается, Ван Гог пытался приблизить небеса к земле не только посредством своих пейзажей. Доброжелательные портреты членов семьи Рулен, его «Зуав» (1888) превратили обычных людей в богов и героев, и Арль, благодаря художнику, действительно кажется Элизиумом, «елисейскими полями» – именно так переводится название знаменитого городского променада Аликан. Ван Гог увлекся идеями Толстого (с которым, как это ни странно, его так многое роднило) о неотвратимости появления религии нового типа и скором пришествии чего-то «совершенно нового, безымянного, но такого, что будет, как когда-то христианство, утешать людей и делать их жизнь чуть легче». Грядущая революция в искусстве должна была отодвинуть политические революции на второй план.

Портрет Жозефа Рулена. 1889. Холст, масло.

Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло

Портрет Армана Рулена. 1889. Холст, масло.

Музей Фолькванг, Эссен

Колыбельная (Портрет Августины Рулен). 1889. Холст, масло.