Музей изящных искусств, Бостон

Теплой сентябрьской ночью Винсент отправился на берег Роны и испытал там момент Озарения. На картине «Звездная ночь над Роной» небо усеяно звездами, а газовые городские фонари светят с волшебной нежностью, отражаясь в воде. Свое ночное откровение художник превращает в доказательство того, что ему и так уже давным-давно известно, демонстрируя отсутствие границы между земным и небесным мирами. Арль сведен к тонкой полоске, едва отделяющей реку, чьи волны с плеском набегают на берег, от звездного неба. Пара средних лет стоит, держась за руки, и дружно смотрит вверх, на небеса; они, словно сеятель, шествуя по водам и ласково касаясь друг друга на пороге бесконечности, приглашают нас присоединиться к созерцанию чуда. Эти двое и небо над ними подводят Ван Гога к поразительному осознанию: мы должны увидеть, что эти люди чувствуют. То, что предстает нашему взгляду, – это их восторг, зафиксированный не в виде прозаичной заготовки типовой характеристики персонажей, но во всем непередаваемом и неизмеримом великолепии чувственного опьянения. Винсент наконец сумел перенести на холст «полноту сердца» (о стремлении достичь этого он так часто говорил). Оставалось совладать и с шумом в голове.

VII

Винсент уже начал думать, что Гоген не приедет, но тот таки прибыл в Арль, и его приезд положил конец бесконечному лету, полному восторженных видений. Город Полю не понравился – «все такое маленькое и злобное», – к тому же он имел привычку сначала обустроиться, проверить все кафе и публичные дома, а уж потом приступать к работе. Но Ван Гог дал Гогену ровно один день передышки и немедленно поспешил объявить о начале первой совместной «кампании». Разглядывая свою тесную комнатушку в убогом Желтом доме – пройти к себе он мог только через спальню Винсента, – Гоген ощутил неожиданный приступ клаустрофобии. Поначалу чувство, что их совместное существование оказалось ошибкой, сглаживалось тем, что Ван Гог относился к гостю с трепетным почтением, обращался с ним как с мэтром, от которого ждет совета (картина, работая над которой Ван Гог очевиднее всего руководствовался принципами Гогена, «Воспоминания о саде в Эттене» 1888 года – одна из наименее декоративных работ Винсента).

Винсент и Поль принялись вместе посещать кафе и танцзалы, бродить по полям и паркам. Поначалу идея дружеской конкуренции казалась Гогену забавной и даже стимулирующей в творческом смысле. Однако, как считает Дебора Сильвермен, результаты совместной работы неизменно указывали на непреодолимые творческие разногласия. У Винсента сюжет со сбором винограда превратился в сгусток лихорадочной энергии – по холсту рассыпаны маленькие суетливые фигурки, они нагибаются, поднимают корзины, тянутся за гроздьями и срывают их под лучами великого божества-солнца; кисть художника пребывает в беспокойном движении. Гоген интерпретирует этот же вид крестьянского труда в своей картине «На жаре» (1888), пронизанной ощущением полуденной дремоты. Здесь всего две фигуры, и одна из них – свинья. В центре – полуобнаженная женщина, она стоит спиной, руки по локоть испачканы виноградным соком. Женщина наклонилась вперед, обнажая тяжелые груди, словно призывая дотронуться до себя, как до животного, что и делает Гоген при помощи своей вальяжной кисти. Текстура обоих полотен вызывает ассоциации с тканью, но если у Винсента это беспорядочное переплетение цветной пряжи из его бесценной коробки, то картина Гогена, хоть и написана на грубом джутовом полотне, кажется одновременно шелковистой и бархатной, точно сотканной из снов.

Звездная ночь над Роной. 1888. Холст, масло.

Музей д’Орсе, Париж

К концу ноября Ван Гог, также на простом грубом джуте, написал два «портрета» стульев – своего и гогеновского. Это был еще один дружеский жест, попытка закрепить товарищеские отношения, даже притом, что Винсент видел, насколько разные они с Полем: в изображении кресла Гогена есть что-то ночное – газовый светильник и горящая свеча, вычурные изгибы ножек и подлокотников, раскрытые книги, как и полагается титану мысли, каким Винсент видел своего коллегу. Собственный стул Ван Гога утренний – солнце греет плетеное сиденье из соломы, где хозяина поджидает трубка и горсть табака. В контексте того, что происходило на тот момент в Желтом доме, не считать посыл Винсента невозможно – одна из этих двух картин могла быть написана в уединении после ссоры. Изображая «Стул Гогена» (1888), художник отдает предпочтение оттенкам красного и зеленого, провоцируя резкое столкновение дополнительных цветов.

Время шло, погода за окном и отношения в доме становились все более прохладными. Безжалостная серьезность Ван Гога вконец измотала Гогена, а маниакальный темп работы Винсента (по картине в день, как минимум) словно укорял гостя за выверенную размеренность его графика. Гоген уже не знал, что вызывает у него большую ненависть – льстивая преданность товарища или пугающие вспышки ярости, предвестники эпилепсии. К тому же Поль начал чувствовать то, о чем бы никогда не подумал в связи с Ван Гогом, – зависть. В какой-то мере избавиться от этой ревности (при всем скептическом отношении к очередной серии сияющих подсолнухов) Гогену удалось, когда он изобразил Ван Гога в образе художника, пишущего подсолнухи, – лицо его гротескно, тело неуклюже расплылось на стуле, как будто болезнь уже окончательно лишила его рассудка. Подсолнухи в версии Гогена, естественно, выглядят жалкими и увядшими. «Да, это я, – сказал Винсент Полю, взглянув на портрет, – но совершенно безумный». На самом деле, Ван Гог страдал от приступов эпилепсии и маниакальной депрессии – оба заболевания он унаследовал от родственников. Резкие спады настроения явно усугубляли и безрадостные новости от Тео – картины Винсента по-прежнему не имели успеха у покупателей. Абсент, как будто помогавший Ван Гогу снимать стресс, только усиливал мучения.

К середине декабря, не прожив в Арле и двух месяцев, Гоген понял, что пора бежать, по возможности не доводя Винсента до крайности. Но Ван Гог абсолютно точно знал, что произошло. «Думаю, Гоген немного разочаровался во мне», – написал он Тео и вновь ударился в болезненную самокритику. Каждая попытка обустроить собственное гнездо – с проституткой Син, с Тео в Париже, а теперь с Гогеном – непременно оканчивалась неудачей, так кого, кроме себя, следовало в этом винить? Винсент начинал ненавидеть неверного товарища за нежелание пробыть в Арле достаточно долго, чтобы подарить шанс на осуществление задуманному им грандиозному эксперименту дружеского сосуществования двоих коллег. В один из вечеров в припадке сожаления и ярости он метнул в Гогена стакан с абсентом.

Неделю спустя, перед самым Рождеством, художники сумели кое-как помириться – настолько, чтобы вместе съездить в Монпелье и посмотреть художественное собрание, открытое для посетителей всего несколько дней в году. Винсент и Поль много спорили об искусстве, а затем чувствовали себя, по признанию Ван Гога, «опустошенными, как разряженная электрическая батарея». Поездка же в Монпелье стала причиной по-настоящему серьезной ссоры, и камнем преткновения в атмосфере нарастающей вражды стал Делакруа. Винсент готов был пасть ниц перед произведениями французского романтика, Гогену же вся эта театральность и сантименты казались недостойными внимания, и он с расчетливой жестокостью сообщал Ван Гогу, что эти полотна оставили его совершенно равнодушным. Умелый фехтовальщик Гоген привез свои рапиры с собой в Арль, словно в любой момент был готов встать в стойку «к бою».