Но, что удивительно, под пером и кистью Винсента Син действительно преображается, становясь воплощением благородной эмоции. И происходит это не вопреки, а именно благодаря тому, что она абсолютно не похожа даже на самую бесперспективную натурщицу. Подражая офортам своего кумира Рембрандта, Винсент пристально изучает потасканное тело подруги – щуплую нескладную фигуру с обвисшей грудью, костистое лицо и жидкие, свалявшиеся волосы. Образ, созданный им в «Скорби» (с. 329), материален и нематериален одновременно. На другом рисунке Син изображена с сигарой – ноги притянуты к груди, ее одеяние одновременно скрывает беременность и подчеркивает ее, превращая женщину в антимадонну, – в этом зачатии нет ничего непорочного. Можно понять, почему Ван Гог так трогательно ухватился за фразу французского историка и эссеиста Жюля Мишле о том, что, когда женщина любима, она не стареет.

Хижины, крытые дерном. 1883. Холст, масло.

Музей Ван Гога в Амстердаме

Увы, задача создать идеальный дом из самых неподходящих материалов оказалась непростой. У Син родился ребенок, но, как только она вышла из больницы, туда отправился сам Винсент – надо было лечить гонорею (заразился он, по всей вероятности, от своей возлюбленной). При всем этом ежемесячные дотации от Тео – брат занялся торговлей искусством сразу после того, как Винсент покинул это поприще, – позволили начинающему художнику перейти наконец от рисунка к живописи. Поразительный факт: в свои тридцать с лишним Ван Гог ни разу еще не брал в руки кисть. Тем не менее на начальной стадии он занялся отнюдь не акварельными пейзажами, которые можно было бы продавать, а выручку отдавать брату в уплату растущего долга. Вместо этого Винсент сразу же принялся писать маслом – на его первых этюдах, написанных густыми темными красками, крестьяне разбрасывают по полям навоз и режут торф. Под влиянием старых голландских мастеров плотными кроющими мазками он пишет «Вид на море в Схевенингене» (1882) с рыбачьей баркой и фигурами людей на берегу. Несмотря на непритязательность сюжетов первых работ начинающего художника, пугающе энергичная работа кистью и чудовищной толщины красочный слой лишали эти небольшие картины надежды обрести хотя бы мало-мальский успех у публики, привыкшей к совсем иной современной живописи.

Впрочем, Винсент никогда не довольствовался малым. Игры в семью с бывшей проституткой Син в роли матери семейства не могли утолить тоску художника по домашнему очагу. Он сообщил брату, что намерен жениться на Син: «Деньги – да, но жену и ребенка ты мне дать не можешь». Неудивительно, что подобный план не имел особого успеха ни у отца-пастора в Брабанте, ни у почтенного кузена-художника Мауве. Очень скоро и сама Син, большая любительница джина и сигар, начала сопротивляться удушающе настойчивому обожанию Винсента (как это происходило со всеми женщинами) и исчезла, растворившись во мраке сырых, освещенных тусклым светом газовых фонарей улиц – тех самых улиц, где Ван Гог ее подобрал.

IV

Каким мы видим Ван Гога в сентябре 1883 года? Художнику всего тридцать, но, по его собственному признанию в письме, морщины на лбу и в уголках глаз (Винсент улыбается и хмурится одинаково часто) добавляют ему десяток лет. Он уже чувствует, что ему не хватает времени, чтобы завершить нечто «исполненное истинной любви». К тому моменту не раз уже он переезжал с места на место и сменил не одну работу – торговал картинами, преподавал, проповедовал, чтобы наконец снова прийти к искусству – на сей раз в качестве художника. Теперь он мечтал научиться создавать искусство, которое бы учило и проповедовало, не скатываясь в занудное морализаторство и скучные нравоучения. Потерпев уже не один крах в попытке завязать романтические отношения, Винсент по-прежнему мечтал создать семью. Отчаявшись понять, как всего этого достичь, Ван Гог отправился в захолустную провинцию Дренте на северо-востоке страны, призывая друга Антона ван Раппарда и Тео поехать туда вместе с ним. В Дренте художник переносит на холст свое подавленное и раздраженное состояние: темные силуэты одиноких, кажущихся заброшенными лачуг на фоне низкого водянистого неба. Работы этого периода – компактные, но оттого не менее мощные микродрамы. Но и эти картины никто не покупал. И никто не хотел ехать к нему на север, так что Винсенту пришлось вернуться домой, в Нюэнен, куда отец к тому времени перевез семью. Не успел художник устроиться на новом месте, как между Теодорусом Ван Гогом и его непутевым старшим сыном начались громкие, неприятные ссоры: «Догадываюсь, что отец и мать инстинктивно (не буду утверждать, что сознательно) думают обо мне. Пустить меня в дом им страшно не меньше, чем большого лохматого пса, который вбегает в комнаты с мокрыми лапами… Он у всех будет вертеться под ногами. А еще он так громко лает. Короче говоря, этот пес – прескверная зверюга».

Ткач с ребенком в высоком стуле. 1884. Карандаш, перо, чернила, акварель.

Музей Ван Гога в Амстердаме

Тем не менее в Нюэнене Ван Гогу удается (отчасти, возможно, вследствие возникшего в семье напряжения) поработать над сюжетами из жизни ткачей и создать серию выдающихся рисунков с зимними деревьями, чьи голые ветки изгибаются и топорщатся на фоне неласкового неба. И вот в 1885 году это случилось: Винсент создал свой первый бесспорный шедевр. На творчество ему оставалось всего пять следующих лет.

«Едоки картофеля» (с. 334–335) – синтез всего, что Ван Гог успел прочувствовать и передумать об искусстве до этого момента. Он работал над картиной не спеша: всю зиму рисовал грубые, узловатые руки и шишковатые подбородки. По словам ученика и приятеля Винсента Антона Керссемакерса, художника влекли самые уродливые модели, рисуя которых он «подчеркивал расплющенные носы картошкой, выступающие скулы и торчащие уши». Какому-нибудь классицисту такой человеческий материал показался бы кошмаром, но Ван Гог сумел создать из него нечто поистине монументальное. Когда от набросков художник перешел к работе над картиной, он использовал ту же темную палитру, накладывая краски таким же толстым слоем, как на полотнах с лачугами. Но в «Едоках» рельефность и грубость живописной фактуры оправдана не только изобразительными целями. Художник пытается донести зрителю идею. Его посыл – критика показного буколического очарования, желтой сиены и красновато-коричневой умбры пасторалей, виденных им в запасниках фирмы Гупиля и на стенах в голландских гостиных. Все эти «земляные оттенки» составляли классический инструментарий живописи. У Ван Гога коричневый совсем иной – это настоящий цвет грязи, перегноя и почвы, того, из чего состоят и сами эти люди. Это еще и буровато-серый цвет «пыльной картофелины, разумеется неочищенной», объяснял Винсент. Вот уж поистине: человек есть то, что он ест.

Едоки картофеля. 1885. Холст, масло.

Музей Ван Гога в Амстердаме