Ну и наконец, не забудем тысячи мелких и крупных игроков на бирже. Привлеченные легкими барышами 20-х годов, эти игроки взяли в долг у банков миллиарды долларов. Биржа рухнула, и значительную часть этих миллиардов пришлось списывать. Не забудьте, в игры эти оказались вовлечены сотни тысяч, если не миллионы простых американцев, набравших долгов. Банкроты — банки, и банкроты — игроки.

Но подведем итог: в стране полно желающих купить товары, но у них нет денег (спрятанное под матрасом — не в счет, да многим и нечего прятать). И полно желающих этими товарами торговать, но они не могут — нет «капусты». Полно промышленных мощностей, но они простаивают, потому что товар не продать и, стало быть, нечем платить зарплату рабочим. Полно рабочих рук, но рабочие сидят дома или стоят в очередях у бирж труда. Оставшиеся без заработка не могут покупать. Круг замкнулся. Экономика остановилась, хотя в ней есть все, чтобы нормально функционировать. Все, кроме одного. Во всех сегментах этого порочного круга не хватает только денег — рабочим, лавочникам, заводам и банкам. Деньги сломались! Кровь экономики не течет или течет крайне медленно. Выход вроде бы очевиден: если денег катастрофически не хватает, то дайте их экономике. Но нет, не давали. Считалось: надо экономить, беречь бюджет и заставлять затянуть пояса потуже, ничего не поделаешь, дескать, лекарство бывает горьким, но надо его пить, деваться некуда. И этот метод и довел кризис до крайности. Горькое лекарство оказалось ядом.

Кейнс предлагал противоположное. Несколько упрощая, его рецепт сводился к следующему. Никакого, конечно, золотого стандарта (помните, у него с ним старые счеты). Наводнить экономику легкодоступными дешевыми деньгами, через государственные заказы обеспечить максимально возможную занятость, дать людям заработки, слишком высоких зарплат не допускать, чтобы не откладывали, не поощрять накопление, поощрять потребление, инвестировать государственные деньги в промышленность, даже если все эти меры означают существенный рост дефицита госбюджета. Неважно, все это когда-нибудь выровняется. И выровняется тем быстрей, чем скорее восстановится покупательная способность населения, и потекут в экономику инвестиции. Спрос, спрос, спрос! Вот главный лозунг и рецепт Кейнса. А предложение не заставит себя ждать. То есть полный переворот, революция в экономической мысли. Опровержение классиков, упиравших все больше на предложение (они считали: если создать условия для повышения производительности, эффективности, наращивания объемов предлагаемых товаров и услуг, то и спрос уж сам собой найдется).

Но вот вопрос: пришел бы Кейнс к своей знаменитой теории, если бы не конкретные обстоятельства Великой депрессии и не специфика предвоенной Европы? А если бы даже и пришел, то получила бы она такое всеобщее признание? Очень сомневаюсь. Притом что Кейнс, без сомнения, обладал блестящим аналитическим умом и многое сумел разглядеть, чего не удавалось никому до него. Разумеется, Кейнс не был шарлатаном и не подгонял экономическую теорию под политику. К своим выводам пришел, не глядя в потолок, а опираясь на достаточно серьезные статистические данные и математические выкладки. Беда в том, что и кейнсианская система тоже оказалась вовсе не совершенной. Или, по крайней мере, не универсальной, далеко не ко всем ситуациям приложимой.

Есть, кстати, и совершенно иная точка зрения на причины Великой депрессии и всемирного экономического кризиса. Как минимум два австрийских профессора заранее предсказали эти беды в конце двадцатых годов. Их беспокоила, наоборот, чрезмерная, с их точки зрения, инфляция, которую искусственно устраивали американцы, чтобы помочь Великобритании. Искажая тем самым вроде бы всю структуру международных финансов и золотого стандарта. Когда катастрофа разразилась, представители австрийской школы воскликнули: «Мы же вас предупреждали! Вот видите, инфляция так разогрела экономику, что она рухнула! И теперь маятник ушел в другую крайность — в сторону дефляции и недостатка денег». Но австрийцев никто не хотел слушать. Все теперь слушали только Кейнса. Инфляция и бюджетный дефицит больше не считались особым злом.

Как уже было сказано выше, взгляды Кейнса явно сильно повлияли на «Новый курс» Рузвельта. Но в наиболее полном виде его теории пытался применить на практике гитлеровский министр экономики Ялмар Шахт; правда, ничего хорошего в итоге из этого не вышло. Хотя поначалу, казалось, работало. Строились потрясающие дороги, развивалась промышленность, безработицы не стало вовсе, рабочие чувствовали себя неожиданно разбогатевшими, покупали народных «жуков» — «фольксвагены» (а еще недавно и мечтать о собственном автомобиле не могли) и нахваливали Гитлера, понятия не имея об англичанине Кейнсе.

С именем Шахта в мировой истории денег связано довольно интересное финансовое изобретение — кредитные билеты МЕФО. Аббревиатура эта означала название некоей металлургической компании, которой на самом деле… не существовало! Ну то есть она имела адрес и даже некий штат сотрудников, и балансовые отчеты ее бухгалтеры составляли. Но только никакого отношения к металлургии она не имела, как, впрочем, и к какой-либо другой производительной деятельности. Ее единственной задачей было печатание этих самых кредитных билетов, которые стараниями государства получили хождение в нацистской Германии наряду с рейхсмарками. Не просто «ходили», но сильно увеличивали количество денег. И это притом, что они были ничуть не лучше обеспечены, чем, скажем, билеты «МММ». К 1939-му экономика проглотила этих МЕФО (уж не на Мефистофеля ли намек?) на 12 миллиардов рейхсмарок. В полном соответствии с учением Кейнса, не боялись нацисты бюджетных дефицитов. Жили в долг, покрывая его частично облигациями, которые продавали за рейхсмарки, которые сами же и печатали. Носясь по миру, Шахт уговаривал страны торговать с Германией с расчетами не в международно признанных валютах, а в тех же, быстро теряющих в цене рейхсмарках — фактически Германия получала остро необходимое ей сырье в долг. И все же Шахт начал Гитлера со временем раздражать. Серьезный экономист, он пытался отговорить фюрера и его команду от совсем уже авантюрных шагов, чреватых гиперинфляцией. Шахта отстранили от дел (в конце войны он и вовсе угодил в концлагерь, а после него оказался на скамье подсудимых сначала в Нюрнберге, а потом и в родном немецком суде — по обвинению в военных преступлениях).

Когда Гитлер избавился от Шахта, германская экономика и вовсе пошла вразнос. Есть такая теория: Гитлеру уже просто ничего другого не оставалось, как начинать мировую войну. Иначе пузырь лопнул бы. А так война все спишет, как известно. И списала… Впрочем, погружение в войну, а заодно и огосударствление экономики и денег — все это и так входило в планы Гитлера, так что не до конца ясно, что тут было первичным, а что вторичным. Нацистская партия недаром же называлась национал-социалистической. (А никакой не «социалистской» — такого слова нет ни в русском, ни в немецком языках — в советской