эту коробку из-под обуви и разглядывает старательные, в долях мозга, рисуночки счастья. Если глядеть долго, всплывают его собственные видения. Вытянутое под белой простыней длинное тело Хелле, юное лицо Коула, когда тот впервые слушает “Дома святых”[43], морской еж, найденный в приливной яме, они с Гретой вынесли его на берег, он лежал у нее на розовой плотной ладошке, колючий, как конский каштан.

* * *

Ханну становится совсем уже невозможно понять. Приходится ей брать планшет Греты и двумя еще действующими пальцами выхватывать оттуда слова. Она лает от разочарования; она плачет по пустякам. За ужином, который готовит Крох: горошек и тофу на гриле, энчиладас с соевым сыром, старые рецепты Аркадии, которым он следует уже тридцать лет, – диалог Йоко и Ханны звучит, словно взят из сюрреалистической пьески.

Ханна: Авай ил о ампи эн оах ива, Око.

Йоко: Смесьно, Гланна! Ха-ха-ха!

Обе покатываются со смеху, а Грета с Крохом только и могут, что смотреть, на это недоуменно. Они переглядываются, исключенные из разлитого в воздухе ликования, и даже испытывают легкую зависть к косноязычным.

* * *

В разгар апреля Аркадия выглядит еще пустынней. Сильный ветер клонит деревья, так что они сгибаются совсем как девушки, когда те волосы моют; от ветра дребезжат окна Аркадия-дома. Как-то, блуждая по верхнему этажу, Крох в огромной ванне Лейфа находит енота, который крутит и крутит кусок мыла в своих гуманоидных лапках.

Если вслушаться повнимательней, то за ветром, бьющим в противомоскитные сетки, за вышним гулом самолета над головой почти услышишь ту, прежнюю Аркадию, бренчание гитары Хэнди в глубине дома, смех поварих на кухне Едальни. Свой собственный молодой голос, рьяный, высокий. И хотя Крох вслушивается до боли в ушах, он не может понять, что давным-давнишный Крох говорит нынешнему или тому, кто будет стоять тут в будущем, измененному, как изменился и дом, перетертый временем и утратами, утаскиваемый понемногу силой тяжести вниз. Если ему повезет. Если им всем повезет. Школы на Западном побережье закрыты, аэропорты пусты. Собаки бегают по автострадам Лос-Анджелеса. В Саммертоне почтальоны носят перчатки и маски, и во всех магазинах высятся шаткие штабеля заводных радиоприемников, супов и воды в бутылках. Но в Аркадии, где есть колодец, сад и полный еды подвал, они – как остров. Могут переждать то время, пока болезнь снова и снова прокатывается по миру, и выйти в него, когда мир обезопасится.

Как здорово было бы начать все сначала; сколько надежд на то, что получится лучше. Старая история, история Ноя, первый шаг в мир, выскобленный до чистоты.

Енот зорко на него смотрит, протягивая свою жуткую черную лапку, кусок мыла ловит на себя падающий из окна блик. Крох, не торопясь, забирает его. И хотя зверек мыло отдал, он кривит черный рот, показав зубы, и трудно сказать, улыбка это или гримаса страха.

* * *

Сквозь заросли папоротника Эллис и Крох взбираются на скалу. Сегодня суббота, очередь Греты сидеть с Ханной. После осмотра – Ханна худеет и с устрашающей быстротой теряет функции организма – Эллис понурилась. В коридоре Крох сказал ей: Расскажешь мне на прогулке.

Что это, свидание? Отчего ж нет. Они договорились об этом в ее последний приезд. Он хотел показать ей водопад, весеннее полноводье, белую простынь, что развевается на ветру. Но вот они здесь, и это всего лишь тоненькая полоска, лента. Он смотрит на призрак водопада, и ему тошно.

Это прекрасно, говорит Эллис.

Ничего прекрасного, обрывает ее Крох. Она хмурится в ответ. Крох смущен: Извини. Просто это жалкое зрелище по сравнению с прежним. Когда мы были детьми, он гремел. Его слышно было за милю. И, посмеиваясь над своей вспышкой разочарования: Похоже, в эти дни в нашем доме все эмоционально неадекватны.

Эллис сжимает ему руку: Ну еще бы. Грете четырнадцать. На тебе вся тяжесть болезни матери. А бульбарный паралич Ханны побуждает ее к острым реакциям.

Вот как, говорит Крох. А я-то надеялся, что моя мать стала счастливей.

Эллис усаживается и достает сэндвичи, которые принесла с собой. Курица или яйцо, говорит она.

Мне так жаль! Крох в смятении. Я всю свою жизнь веган.

Эллис звучно хохочет. Хохот отскакивает от скалы. Я имела в виду, говорит она, кто бы знал, что первей. Ханна и в самом деле, вполне может быть, просто счастлива. Рядом с ней те двое, кого она любит; она принимает мощные антидепрессанты. Сейчас весна, и ты заботишься о том, чтобы она каждый день часами посиживала на солнце. А кроме того, кто знает, может, этот безумный смех сам по себе делает ее счастливей, возбуждая какие-то нейронные тропки в ее мозгу. В любом случае, относись к этому как к подарку.

Подарок, говорит, тоже садясь, Крох. Подарком был бы обед. С чем сэндвичи?

Арахисовое масло и желе, говорит она. Я не умею готовить.

Мое любимое, говорит он и разрезает яблоко на двоих.

Эллис вытягивает босые ноги так, чтобы ступни легли в лужицу. Улыбается ему, продолжая жевать. Послушай, говорит она. Наверно, ты совсем не это хочешь услышать. Но знай, что будет хуже, прежде чем станет лучше.

Это ты про свою стряпню? – говорит Крох.

Эллис не улыбается. Ее глаза на солнце становятся темно-синими, как сумерки. Она приникает к нему боком, и он чувствует, что она ждет, придвинется он или отстранится.

Я знаю, так оно и будет, придвинувшись, говорит он.

* * *

В кухонном окне возникает дама в офигительно фиолетовой маске. Ханна, которая в тот момент как раз находится в кухне, бормочет “Черт” и укатывает в свою комнату. Дама подходит к багажнику своей машины и пытается вытащить оттуда что-то громоздкое. Когда Крох входит в солнечную пыль, чтобы помочь, она издает визг. О, спасибо, кричит она. Я без вас не справлюсь!

Это одна из Библиотечных дам, у таких по всему миру не волосы, а голубая зефирина. Крох уносит коробку в дом, дама наполняет водой стакан и выпивает его залпом. В розовом круге, раньше покрытом маской, на влажные щеки налипла пыль; в морщинках, веером расходящихся от губ, скопилась грязца. Побуду пока без маски, заявляет она. Вы ведь здесь отшельники, у вас ТОРСа нет. А где ваша мама?

Вздремнуть прилегла, говорит он.

Мы пустили шапку по кругу, говорит дама, промакивая себя салфеткой. По всему городу. Вы же знаете, вашу маму у нас любят. В общем, мы приобрели ей компьютер.

В самом деле, растерянно говорит он и осторожно так добавляет: Но у нее уже есть компьютер.

Такого, как