и дом”, универмаги “Ньюберри” и “Кмарт”, несколько бутиков хипарей, перебежчиков из Аркадии. В семнадцать лет она поступила в колледж, в двадцать один – в медицинскую школу. Хотела помогать людям. Сколько раз видела, как ее мать, размягченная, возвращалась от ревматолога, у которого в течение часа ее нежно держали за руки, только и всего, сила прикосновения. Но родители оба умерли, когда она была в ординатуре. Ей стало одиноко. Три раза была помолвлена (она краснеет). Каждый раз разрывала помолвку, за несколько месяцев до свадьбы. Парни были хорошие, говорит она. Но она их не любила.

Крох вкладывает ее маленькую коричневую ручку в свою. Ноздри ее краснеют, веки тоже, и что-то в ней есть от кролика, когда она вытирает щеки о плечи. Не уверена, шепчет она, что способна кого-то любить.

Эллис, говорит он. Ну конечно, дорогая, способна.

Он подносит ко рту косточки ее пальцев и целует их, пробуя на вкус горький миндаль ее кожи. Внезапно она встает, торопливо прощается и уходит, и весь следующий день он боится, не вспугнул ли ее. Однако в девять вечера она приезжает, и когда входит в дом, внеся с одеждой прохладу, сосредоточенно целует его в обе щеки, по бокам губ, прислоняется головой к груди и стоит так долгое мгновение, просто передыхая.

Затем она говорит: Я с сюрпризом. Идет к своей машине, и оттуда выскакивает огромный золотой лабрадор, полоса солнечного света в затемненном к ночи доме. Он кладет морду на колени Ханны, а Луиза гонит его из кухни метлой, и он борется с Гретой, пока они оба не начинают пыхтеть. Можно, Отто останется здесь? – просит Грета, хватая львиную голову и теребя ее до тех пор, пока собака не закусит ее за запястье, легонько. Эллис улыбается Кроху. Не сейчас, говорит она. Может быть, скоро.

Вероятность, столь удивительная в этом доме, где правит хворь, захлестывает его. Скоро, соглашается он.

Когда Эллис уезжает, дверь будто бы захлопывается за ней навсегда. В Мехико переполнены морги, мертвецов хранят на складе компании по производству игрушек. Планшет Греты позволяет увидеть, как это выглядит: младенцы в холщовых саванах сложены под грудами кукол с немигающими глазами. Этот образ преследует Кроха ночами, заставляет сидеть у окна, смотреть в утешительную темноту, пока зрение не затуманится сном.

* * *

Трудно подловить дочь так, чтобы побыть с ней с глазу на глаз. В десять вечера она заявляется. Крох встает с постели, тело как неподъемный мешок, и застает Грету у кухонной раковины.

Привет, пап, шепчет она. Слышно, как Ханна в своей комнате лает “Нет!” на Луизу, последнее слово, которое она еще может произнести. Луиза отвечает всегда мягко и ласково. Спортивная толстовка Греты пропахла дымом какого-то костра. Дыхание отдает виски.

Ох, Грета, говорит он.

Да не волнуйся ты, говорит она.

Как же не волноваться, говорит он. Карантин. К тому же тебе четырнадцать. И у тебя гены. Я про то, что твоя мать начала, когда была чуть моложе тебя…

Папа, перебивает она и, в полутемной кухне, смеется. Послушай.

Худая, как плеть, она опирается на раковину и рассказывает про бег. О том, как на дистанции рвется вперед до того, что боль в ногах нарастает-нарастает, а потом разрешается взрывом в блаженство, о том, что она вся оголенный нерв здесь, дома, но когда бежит, освобождается от тревоги, та пронизывает ее, пробирается по костям – и покидает, оставив по себе какой-то разор облегчения, своего рода счастье.

Пойми, я не сделаю ничего такого, что может лишить меня этого переживания, говорит она. Ничего.

На лице у Кроха, должно быть, сомнение, потому что она всматривается в него, что-то в себе удерживая. Знаешь, ты становишься здорово похож на Ворчуна, говорит она. Вечно заботишься обо всех и не даешь позаботиться о тебе. Это, вообще говоря, агрессивно.

Агрессивно? – поражается он. Это ты про меня?

Я только хочу сказать, что, раз уж ты не даешь мне заботиться о тебе, по крайней мере позаботься о себе сам. Развернувшись, она закрывается у себя в комнате.

Утром, заслышав ее шаги, он скатывается с кровати уже в одежде для бега. Рассвет из тех, что как бы сочится сквозь сочную древесную зелень. Выйдя на крыльцо, где он уже разминается, Грета тихонько охает.

Далеко собираемся? – интересуется он.

Пока ты не упадешь, старина, отвечает она и с немыслимой прытью исчезает в просыпающемся лесу. Остается лишь следовать тропкой, по которой она промчалась, кусты и травы еще подрагивают, помня ее, каждый его шаг – награда ему, день сам по себе – торжество, в легких саднит полезная боль, и дочь его, в своей доброте, возвращается к нему, подбегает.

* * *

Видя, что Грета уходит, Ханна резко, бессловесно вопит. Грета нетерпеливо дожидается, чтобы компьютерный глас произнес: Ты, моя дорогая, выходишь без нижнего белья!

Покраснев, Грета бормочет: Господи, бабушка. Я забыла его постирать, хотя это и не твое дело.

Ханна фыркает, и глас говорит: Да уж вижу я, какие твои дела. Нахалка.

* * *

Майский день, и Крох алчет нимф, выплясывающих, держась за ленты, вокруг шестов, но повсюду сушь и увядание под стать тому, что сокрушило его в один из августов юности. Радио гудит в доме, как насекомое, извещая о смертях, вызванных перегревом, в городах; пятьсот тысяч умерших от ТОРСа; всеобщий карантин; больницы принимают только пациентов с увечьями; авиалинии закрыты. Он затыкает приемник до того, как начнут рассказывать о конкретных историях. Трагедия выносима, только если она абстрактна.

Утром приходит Глория, наполняя воздух теплом свежей выпечки. Запах пирогов и булок перекрывает многие другие, издаваемые нынешней Ханной: мази для ее язв, смрадный душок ее дыхания, вонь, наполняющая дом, когда удается опорожнить кишечник.

Луиза живет с ними, на раскладушке в комнате Ханны; здесь, в изгнании, ей безопасней. Больница работает в режиме кризиса, все в страхе перед ТОРСом, никто туда, кроме тех, кому хуже некуда, лечиться не заявляется, так что врачи и медсестры коротали дни за карточной игрой и перед телевизором, пока главврач не объявил своей властью, что персонал, без которого можно обойтись, от работы временно отстраняется. Эллис решает, что в больнице без нее обойдутся, и приезжает каждое утро; когда присматривать за Ханной очередь Греты, она дремлет рядом с Крохом, поверх одеяла. Школа Греты закрыта. Они с Йоко болтают по планшету по сто раз на дню. Ужинает семья овощами, которые Ханна когда-то законсервировала, и теперь они вкушают солнце былых летних дней.

Ханна иногда кажется такой отстраненной; Крох думает, что это она