— Позвольте, я перейду к самой сути, мистер Стритер?

— Пожалуйста.

— Вам необходимо переместить тягостную ношу. А попросту говоря, вы должны кому-то подложить свинью, чтобы избавиться от нее самому.

— Понял. — И он не лукавил.

Элвид же продолжал свою, ставшую, пожалуй, очень логичной, мысль.

— Однако этот «кто-то» не может быть лишь бы кто. Уже проверено, что «некий аноним» не «пройдет». Нужен человек, к которому вы испытываете ненависть. Есть человек, которого вы ненавидите, мистер Стритер?

— Я здорово недолюбливаю Ким Чен Ира, — ответил Стритер. — А еще считаю, что для мерзавцев, которые подорвали эсминец «Коул»,[62]тюрьма — чересчур шикарное место. Правда, я не думаю, что им когда-нибудь…

— Либо мы с вами говорим серьезно, либо уходите, — оборвал Элвид. Он вновь словно вырос. Стритер даже подумал, не могло ли это быть неожиданным результатом побочного эффекта от лекарств, которые он принимал.

— Если вы имеете в виду мою личную жизнь, то ненависти я ни к кому не испытываю. Есть такие, кого я недолюбливаю — миссис Денбро, например, соседка; выставляет свои мусорные баки на улицу без крышек, и если поднимается ветер, то мусор разносится по моему газону…

— Если я, с вашего позволения, несколько перефразирую покойного Дино Мартино, мистер Стритер, то все порой кого-то ненавидят.[63]

— А Уилл Роджерс[64]сказал…

— Это словоблуд, который нахлобучивал шляпу на глаза, словно ребенок, который решил поиграть в ковбоев. И вообще, если вы действительно ни к кому не испытываете ненависти, у нас с вами ничего не выйдет.

Стритер задумался. Опустив глаза, он посмотрел на свои ботинки и еле слышно, будто бы даже и не своим голосом, произнес:

— Наверное, я ненавижу Тома Гудхью.

— Кем он вам приходится?

— Лучший друг, еще со школьной скамьи, — со вздохом ответил Стритер.

После короткой заминки Элвид расхохотался. Выйдя из-за своего столика, он похлопал Стритера по спине (странно, что его рука казалась холодной, а пальцы не пухлыми и короткими, а длинными и тонкими) и вернулся на место. Он плюхнулся в свой шезлонг, все еще фыркая и отдуваясь от смеха; его лицо сделалось пунцовым, и катившиеся по щекам слезы тоже казались красными — кроваво-красными — в лучах заходящего солнца.

— Ваш лучший… еще со школьной… ну, это что-то…

Элвид буквально умирал со смеху. Едва не задыхаясь, он заходился воплями со стонами; его странно острый для такой круглой физиономии подбородок дергался и поднимался к безмятежному, но уже медленно темнеющему летнему небу. Наконец ему все же удалось совладать с собой. Стритер уже чуть было не предложил ему свой носовой платок, однако раздумал отдавать его в пользование подозрительному придорожному лоточнику.

— Просто великолепно, мистер Стритер, — вымолвил тот. — Мы сможем договориться.

— Ну, так отлично! — воскликнул Стритер, отступая еще на шаг. — Я прямо чувствую, как наступает этот пятнадцатилетний отрезок моей новой жизни. Однако я припарковался на велодорожке, это нарушение, могу схлопотать штраф.

— Насчет этого не стоит беспокоиться, — успокоил Элвид. — Как вы могли заметить, с начала наших переговоров здесь вообще не проехало ни одной машины, не говоря уж о полицейском патруле. Когда речь заходит о чем-то серьезном с серьезными людьми, я делаю так, чтобы дорожная ситуация не отвлекала.

Стритер с опаской огляделся по сторонам. Так оно и было. Шум машин доносился с Уитчем-стрит в направлении Апмайл-Хилла, а здесь словно все вымерло. Ну, разумеется, напомнил он себе, после рабочего дня тут всегда мало машин.

Но чтобы вообще ни одной? Чтобы словно все вымерло? Такое может быть среди ночи, но не в 7.30 вечера.

— Расскажите, почему вы ненавидите своего лучшего друга? — попросил Элвид.

Стритер на всякий случай вновь напомнил себе, что его собеседник не в своем уме. И не стоило верить всему, что тот говорит. От этой мысли ему стало как-то легче.

— Том всегда выигрывал внешне в детстве и гораздо более привлекателен сейчас. Он преуспевал в трех видах спорта, я же едва мог соперничать с ним лишь в мини-гольфе.

— И, по-моему, в этом виде спорта девчачьих групп поддержки не бывает, — заметил Элвид.

Мрачно усмехнувшись, Стритер продолжил:

— Том весьма неглуп, но учиться ему было лень. Особого рвения добиться чего-то на этом поприще в нем не ощущалось. Однако когда из-за учебы под угрозой оказывались его спортивные достижения, он начинал паниковать. А к кому обратиться за помощью?

— К вам! — воскликнул Элвид. — Мистер Добросовестный Ученик и настоящий друг! И вы брали над ним шефство, да? Наверное, и контрольные за него писали? Делая на всякий случай ошибки в тех словах, где их привыкли видеть учителя Тома?

— Виновен по всем пунктам. Говоря по правде, в старших классах, когда Тома награждали как лучшего спортсмена штата Мэн, мне приходилось отдуваться сразу за двоих: за Дэйва Стритера и за Тома Гудхью.

— Тяжко.

— А знаете, что оказалось еще более тяжко? У меня была девчонка. Красивая. Ее звали Норма Уиттен. Темно-каштановые волосы, карие глаза, кожа гладкая, высокие скулы…

— Грудь — загляденье…

— Да-да, точно. Но дело даже не в сексе…

— Не думаю, что до него вам не было дела…

— …я любил эту девушку. И знаете, что сделал Том?

— Увел ее у вас?! — возмущенно воскликнул Элвид.

— Совершенно верно. Подошли ко мне вдвоем и, типа, чистосердечно признались.

— Как достойно!

— Сказали, что это выше их сил.

— Сказали, что любят друг друга. Л-Ю-Б-Я-Т.

— Да. Что их влечет друг к другу и они ничего не могут с этим поделать — силы природы и все такое.

— Дайте-ка угадаю — он ее трахнул.

— Ну, разумеется. — Потупив взор, Стритер вновь принялся разглядывать свои ботинки, вспоминая одну юбочку, которую в старших классах носила Норма, едва прикрывавшую ее трусики. Было это почти тридцать лет назад, но порой Стритер воспроизводил картинку в памяти, когда они с Джанет занимались любовью. До секса у них с Нормой дело не дошло — ничего «такого» Норма не позволяла. Однако Тому она почему-то уступила — и не исключено, что с первого же раза.