Севилья являлась центром эмиграции из Испании. Город заполнили авантюристы, желавшие получить лицензию на отбытие, бродяги, профессиональные нищие, обедневшие идальго, что рассчитывали поправить в Перу свои печальные дела, солдаты и воры, должники и попрошайки. Индии, как заверял Сервантес читателей «Ревнивого эстремадурца» («El geloso Extremeño», 1613), были «спасением для бунтарей, вольным раем для убийц»[99], фактически землей обетованной‹‹591››. По некоему поводу в 1581 году городской совет Севильи собрал всех бродяг в городе и погрузил их на суда, что шли к Магелланову проливу, дабы эти люди взялись за обработку земли. Увы, большая часть судов, на которые погрузили этих людей, бесследно сгинула, и погибло с тысячу человек‹‹592››.

Эмигранты, как представляется, отбывали из каждой области и каждой провинции Испании. Например, известно, что 3076 жителей провинции Вальядолид отплыли в Новый Свет или на Филиппины на протяжении столетия после открытий Колумба; в основном это были жители столицы, Вальядолида (1066 человек) или близлежащего торгового города Медина-дель-Кампо (639 человек)‹‹593››.

Около 240 000 евреев оставались в Испании после изгнания 1492 года‹‹594››, и они проживали крупными общинами в больших, преимущественно портовых городах. Евреям и мусульманам, даже обращенным, официально запрещалось отбывать в Индии, но на практике запрет не соблюдался‹‹595››. На Мадейре и Сан-Томе проживало множество евреев, богатых и бедных, и среди них многие были обращенными португальского происхождения. Самуэль Абраванель, неаполитанский еврей-купец, активно торговал сахаром на Мадейре, где евреи были столь многочисленны, что отваживались исповедовать свою веру вполне открыто. Короткий список конкистадоров еврейского происхождения несложно составить для Новой Испании (Центральной Америки) и, вероятно, для Перу — Чили. Среди них, в частности, был отважный и упорный Педрариас, губернатор Дарьена и Панамы, а также двое братьев знаменитой святой Терезы Авильской.

Баски охотно тянулись в Индии со времен Кортеса, что следует, например, из состава экспедиции Элькано, первого капитана, завершившего кругосветное плавание (Магеллан, напомню, погиб на Филиппинах, и дальше корабли повел Элькано). Не стоит забывать о Хуане де Гарае, истинном основателе Буэнос-Айреса, об Агирре, «гневе Божьем» и ужасе Амазонке, о чилийском поэте Эрсилье, о Мартинесе де Ирале, покорителе Парагвая; мы говорили о всех этих людях в предыдущих главах‹‹596››. Что касается еще одного баска, Мигеля Лопеса де Легаспи, и «Западных островов», о нем будет сказано далее.

В период с 1500 по 1600 год в испанской Америке появилось около 75 000 чернокожих рабов; возможно, к ним нужно добавить несколько сотен в Бразилии‹‹597››. Император Карл V в 1552 году позволил negrero — этим словом обычно называли работорговцев — по имени Очоа продать 23 000 африканских рабов за семь лет. Очоа заплатил за королевское согласие огромную сумму в 184 000 дукатов‹‹598››. Уже в 1570 году черные африканцы на Карибах превосходили численностью европейцев и индейцев. Такое положение дел сохранялось на протяжении трех столетий, пока именно рабы обеспечивали производство и поставки сахара в Европу. Рабы являлись наиболее важной статьей импорта в Гавану в шестнадцатом веке после вина и текстиля — в 1590-х годах в Гаване продали от 1300 до 1500 рабов. Цифры не то чтобы колоссальные, конечно, однако они отражают заметное увеличение доли чернокожих в населении Кубы‹‹599››. В Новой Испании африканских рабов, должно быть, чаще всего использовали как пастухов овечьих отар. К 1576 году тем не менее в городе Мешико чернокожих (10 595 человек) насчитывалось больше, чем белых (9495 человек), а еще в городе проживало до 1000 мулатов‹‹600››. Несколько коренных мексиканцев советовали вице-королю поручить африканским рабам всю тяжелую работу, которую требовалось сделать. Многие рабы, похоже, предпочитали служить белым хозяевам, а не чернокожим. Большинство рабов, кстати, приобреталось в Африке, уже будучи порабощенными.

В основном эти рабы были мужчинами, женщины составляли всего четверть от общей численности. Из тех африканцев, которых переправили в провинции испанской империи в правление Филиппа II, большинство происходило из Сенегамбии, с «рек Гвинеи» и из Конго‹‹601››. Португальцы вывозили рабов прежде всего из Анголы.

Следует отметить, что уже в то время появлялись поборники прав чернокожего населения Нового Света: к примеру, в Картахене-де-Индиас, важном работорговом порте с середины шестнадцатого столетия, Алонсо де Сандоваль, выпускник колледжа Святого Павла в Перу, не скрывал своей привязанности к африканцам. Его знаменитая книга «De Instauranda Aetopium Salute», название которой можно перевести как «Об учреждении попечения о здоровье эфиопов» (африканцев), широко распространялась и была весьма популярна среди иезуитов. Знаменитый ученик Сандоваля, Педро Клавер, позднее причисленный к лику святых, прибыл на подмогу учителю в 1610 году из родной Каталонии.

Предпринимались некоторые усилия к тому, чтобы снизить чрезмерную зависимость от рабского труда чернокожих. Так, в октябре 1578 года генерал ордена иезуитов Эверард Меркуриан‹‹602›› призывал преподавателей колледжа Святого Павла в Лиме избавиться от всех чернокожих женщин, трудившихся в колледже. Однако сказать было намного легче, чем сделать, и потому иезуиты продолжали полагаться на африканских рабов‹‹603››. А вот к свободным африканцам и мулатам в обществе относились не слишком терпимо: вице-король Новой Испании Вильяманрике писал своему преемнику Луису де Веласко в 1590 году, что указанные люди «сеют разрушение и пагубу, как Вам ведомо, ибо они скитаются повсюду, точно бродяги, и совершают кражи и нападения»‹‹604››. Кое-кто проницательно предугадывал опасность в огромном количестве чернокожих рабов, завозимых в Индии. Например, как рассказывалось в главе 14, Меньендес де Авилес докладывал в 1558 году королю Филиппу, что на острове Санто-Доминго более 50 000 чернокожих, но менее 4000 испанцев. Восстания рабов, которым был чреват подобный дисбаланс, сулили и более страшные трагедии‹‹605››.

Что касается индейцев, к 1600 году их численность в Америках радикально сократилась вследствие близкого «знакомства» с европейскими болезнями‹‹606››, а также, в меньшей степени, вследствие беспрепятственного роста поголовья европейского домашнего скота: стада паслись на бывшей индейской земле, освободившейся после вымирания немалой части коренного населения. Уход части индейцев на поиски золота явился еще одним фактором демографического спада. Гибель в сражениях вносила в этот спад куда более скромный вклад, хотя, безусловно, потери были велики, о чем можно судить по множеству повествований об осаде Теночтитлана, столицы ацтеков, в 1521 году.