он до отвала объелся, что уже смотреть не мог в его сторону.

– Ну что, ты кого-нибудь подцепила? – ехидно спросила Мари.

– На этом празднике можно подцепить только сифилис – оторвавшись от горлышка ответила Анри. Ник громко засмеялся, ему нравились шутки Анри, а в пьяном состоянии это было ещё веселее.

– Ну зачем же в таких выражениях – возмущалась Мари, хотя шутка позабавила и её, но не хотелось выглядеть в глазах Марка в плохом свете.

– А что ты не танцуешь?

– Да танцевала, но никого не нашла такого уж прям, такие все сегодня – смущалась Мари. Ник толкнул Марка в сторону Мари и сказал.

– Иди потанцуй даму, эм, точнее станцуй с дамой – Марк растерялся, он встретился с таким же растерянным взглядом Мари, но откажись он, будет оскорблена честь девушки, которая вызывала у него странные чувства.

Анри заметила, как глаза Марка уперлись в неё словно в мольбе, но он уже взял руку Мари, повернулся и медленно пошел в сторону танцпола. Ник хохотнул, для него такие ситуации всегда были забавными, так как сам он никогда не был в эпицентре романтических историй. Когда-то он даже переживал из-за этого, но война всё расставила по местам и его уже не беспокоили эти вещи. Он перевел взгляд на Анри, лицо её было задумчивое, пустой взгляд блуждал по толпе. Ник понимал, что стал свидетелем в этом месяце необычного любовного треугольника, где каждый врал как мог и скрывал как мог свои эмоции. Но понять чувства Анри для него было сложнее, очень противоречивое поведение, холодный рассудок не позволял выбросить случайные эмоции наружу. Насчет Мари он был уверен, что та, как бы не старалась отрицать в самой себе чувства, они так или иначе выходили наружу. В Марке же он видел метания, по мнению Ника тот когда-то сильно обжёгся на каких-то отношениях и не мог понять куда двигаться. Так для него всё было прозрачно и просто, что он не понимал, почему люди не могут просто поговорить, сесть и честно всё обсудить, да кому-то из них троих придётся больнее, но в любом случае лучше, чем жить в неведении и слепых надеждах, тем более времени было так мало.

Ник ценил время, каждую минуту своей жизни несмотря на то, что частенько шутил о своей будущей смерти и не мог понять тех, кто тратил свой короткий срок земного существования на пустые терзания. Он часто повторял себе, что будь он на воле, будь он в тылу, а не в Свиде, давно бы уже обзавёлся семьёй, купил бы дом на краю города, где играл бы с детьми на заднем дворе в мяч и каждую ночь выходил бы на улицу, чтобы вдохнуть влажный воздух, пропитанный тишиной и спокойствием. Но так он начал думать лишь после того, как попал на фронт, все обыденные мелочи, которые раньше он воспринимал как должное, сейчас были ему недоступны, и чтобы не испытывать лишней боли он отбрасывал всё мирское от себя насколько мог. Не привязывался к людям, в этом ему помогала его грубость и колкие слова, которыми он не пренебрегал. Он четыре долгих года создавал вокруг себя вакуум, в который не пускал никого. Да и кого бы он мог пустить, когда дни и ночи на пролёт отбивал атаки врага, спал в машине, а из женщин вокруг были только злые и уставшие медсестры. Но этот месяц пустил крошечную трещинку по стеклу его замкнутого мирка, а как это произошло он и не знал, лишь впервые с наслаждением ждал своего возвращения на фронт, где выбросит из головы всю эту людскую муть.

Анри вышла из транса и потянулась за бутылкой. Отпив глоток, безмолвно передала Нику, который в ответ лишь кивнул. Она наблюдала за ним как он пьёт и голове пронеслись все их странные столкновения: день, когда он устроил дебош в палате и тыкал в нее штативом; когда попытался её догнать, но ещё не отошел от операции и едва не рухнул на пол, вспомнила те золотисто-карии глаза весны. Она поймала себя на мысли, что словно уже вспоминает умершего человека, который вот он живой и здоровый стоит рядом с ней, но в дверях уже его ждет та, с косой, она его и правда заждалась, уж больно он живучий.

Анри вспомнила как подкосились её колени, когда на полигоне два Свида рванули в сторону Ника, если бы он не повернулся в этот момент, то мог быть уже мертв. А он должен был быть жив иначе надежда на то, что её сестра жива, рухнула бы в одночасье. Как Анри связала судьбы этих двух людей, она не могла себе объяснить. Каждую неделю она безответно писала письма, туда, где раньше был её дом, где по весне цвели яблони и жужжали пчёлы. Туда, где должна была жить её сестра Белинда, она должна прогуливаться по саду, читать новости в газетах и заваривать тот самый травяной чай, от которого клонило в сон. Но уже минул год как западную Туринию захватили, накрыв непроницаемым колпаком безмолвия. Никто не знал, что с их родными и близкими, живы они или нет. Но пугающие сводки говорили лишь о том, что бойцы Рауков никого не оставляют в живых. Никого. А Анри не верила, подмечая как выживают чудесным образом такие как Ник, он был её гарантом того, что судьба любит шутить и может дать шанс и её сестра. Она писала письма так, словно ничего и не произошло, будто Белинда была где-то далеко в тылу и даже не слышала раскатов с поля боя. Боль утраты была так сильна, что Анри не позволяла себе смириться с этим. Как дети, которым сообщают, что они выросли и должны вести себя подобающе, а они начинают рисовать на стенах и бить посуду, так и Анри плотно закрывала уши от увещеваний вокруг, твердивших ей о том, чего она так страшилась.

– Ты чего? Всё нормально? – Ник подошел к ней вплотную, чтобы она могла его услышать. Анри взяла бутылку из его рук и сделала ещё несколько глотков.

– Да, душновато здесь – Ник заметил, что лицо её побледнело и подумал, что Анри действительно задыхалась в этом помещении и решил, что было бы не плохо вывести её на улицу подышать, а ему покурить.

– Пойдем, подышишь пару минут, я покурю – Анри кивнула, и они вышли из зала.

Снег летел хлопьями, за пару часов на улице неожиданно потеплело. Анри накинула