любить? Они вечно чем-то недовольны, протестуют, будоражат страну забастовками… Старый судья Слайтер не уставал повторять: «Дай только волю этим красным, не успеешь оглянуться, как они заставят нас целовать неграм задницы…» Но сейчас, слушая Бенкрофта, Слайтер почувствовал злорадное удовлетворение. Хорошо, если бы русские сумели натянуть нос замухрышке Дафи!

– Что вам угодно от меня? – не очень учтиво спросил Слайтер.

– Мне угодно весьма немногое. Вы должны увеличить ход вашей коробки, – неожиданно резко сказал Дафи, почуяв насмешку. – Скорость, темп, натиск – вот слагаемые нашего успеха.

– Простите, сэр, я никому ничего не должен.

– Понимаю! – Бенкрофт вскинул руки, будто намеревался обнять командера. – Сколько?

Слайтера передернуло. Однако обижаться на человека, умеющего мыслить и говорить только на языке банкнот, было глупо.

– Боюсь, у вас не хватит долларов.

Лицо Бенкрофта, хмурое за минуту до этого, разгладилось и засияло.

– Не беспокойтесь, дорогой Слайтер. «Фер трайд корпорейшн оф Аляска» достаточно богата. И я буду бесконечно рад, если вы ее как следует пощиплете. Предлагаю двести. Тысяч, конечно!.. Или еще лучше – полмиллиона?..

Слайтеру стало весело.

– А если запрошу больше? – сощурился он. – С вашего разрешения я залезу под одеяло. Замерз.

– Ради бога, ложитесь. Вы здесь хозяин… Насчет цены, надеюсь, мы договоримся…

– У меня такой уверенности нет, – ответил Слайтер не без иронии.

Ему вдруг стало противно. «Неужели этот тип искренне убежден, что на свете все покупается? Нет, милейший, честь, человеческое достоинство и еще кое-что, о чем ты понятия не имеешь, не предметы для торговли на аукционе…»

– Будьте благоразумны, дорогой Реджинальд, – вкрадчиво заговорил Бенкрофт. – В наше время непрактичность не в моде.

– Хватит! – разозлился Слайтер. – Эсминец идет крейсерской скоростью, определенной инструкцией. Менять ее я не намерен.

– Но почему? Почему?.. Я не понимаю!

– Не хочу рисковать кораблем и людьми.

– Ерунда! Для фирмы это не представляет никакой ценности. Шестьсот тысяч! Согласны?

Слайтер откинулся на подушку. Цена была ошеломляющей. Эти дельцы ни с чем не считаются, лишь бы ухватить добычу.

– Нет! – устало сказал Слайтер.

С лица Бенкрофта сразу слетела взятая напрокат маска благодушия.

– Вы что, издеваетесь? – по-змеиному зашипел он. – В последний раз заклинаю, разойдемся друзьями!

Это было сказано с явной угрозой сломать всякого, кто станет у него на пути.

– Прошу вас, полковник, покинуть мою каюту, – сказал командер холодно.

Глаза Бенкрофта сузились. На побледневшем лице от ярости проступили багровые пятна. Он надвинулся на Слайтера и, забыв привычную осторожность, крикнул:

– Смотри! Ты за это ответишь!

– Отвечу, – спокойно заметил Слайтер. – Непременно отвечу. Перед богом и Соединенными Штатами. А сейчас не мешайте мне спать.

Он натянул на себя одеяло и повернулся к стене.

Из записок подполковника Бегичева.

Январь 1970 г.

Вчера вернулся из командировки. Был на юге Украины. Инспектировал в Киевском военном округе.

Неожиданный подарок судьбы! Встретился с Виктором. Да, да, с тем самым Виктором Макаровичем Калинником. Он нынче стал первым секретарем горкома. Мы иногда переписываемся, еще реже видимся, но каждый контакт с ним – важное для меня событие.

Говорят, старый друг лучше новых двух. Так ли? Никогда не взвешивал дружбу. Виктор дорог как личность, как единомышленник. Наши думы часто совпадают, и потому мы всегда будем находиться по одну сторону баррикад.

Оба изголодались по общению, расспрашивали друг друга, перескакивая с мелочей семейных к глобальным вопросам, волнующим человечество. Вспоминали былое… Думаю, ветераны поймут меня лучше всех. Люди, выстрадавшие войну, опаленные ею, до конца дней своих сохраняют интерес к товарищам по оружию. Кроме того, они больше других умеют сострадать любой человеческой беде и радоваться чужой радости.

Не могу не записать хотя бы главного из нашей беседы.

Виктор: Двадцать пять лет – срок достаточный, чтобы зарубцевались любые телесные раны. Заросли травой окопы. И это закономерно. Не заживают только раны душевные, да и те упрятаны глубоко.

Что творится в День Победы на городских кладбищах! Стихийно отмечается всенародный день поминовения усопших на Великой Отечественной!.. Могилы со скромными обелисками и красной звездочкой тонут в цветах…

Ненормально другое. Среди матерей, вдов и ветеранов, идущих поклониться праху погибших, не так уж много молодежи. Для них заросшие окопы не более чем овраги, размытые водой…

Я: Поздно спохватились. Завоевав победу, мы были наивно уверены, что память о жертвах, о пролитой крови сохранится сама собой. Теперь-то начали строить мемориалы, награждать города-герои… А то ведь дошло до того, что бывшие фронтовики стали стесняться носить боевые ордена, будто это признак дурного тона!

Виктор: Гнев праведный, но не упускай важного обстоятельства. Сразу после войны мы сами изо всех сил старались ее забыть. Очертя голову ринулись в мирную жизнь. Человеку свойственно не оглядываться назад. Но будущее почему-то всегда представляется картинами из прошлого. Как думал тогда каждый из нас? Вот приеду с фронта, надену свой парадный костюм, тот еще, довоенный, из темно-синего шевиота, и пойду с женой гулять по красивейшей в городе центральной улице. А не сознавали, что костюм стал узок в плечах, брюки – выше щиколоток, нарядное платье жены из набивного маркизета давно износилось или пошло в обмен на муку и картошку; да и сама жена постарела… Ей ведь в тылу приходилось за себя да за своих мужчин работать. А уж про улицу и говорить нечего. Даже если ее не разрушили, все равно она покажется узкой…

Я: Хочешь сказать, война наложила на нас отпечаток? Никто не спорит. Но… юность вообще невнимательна к старикам, скептически улыбается, вежливо – в лучшем случае вежливо – выслушивая «байки» из прошлого. Поэтому сооружение могилы Неизвестному солдату – знамение времени. Мимо этого монумента не пройдет равнодушно ни стар, ни млад…

Виктор: Главное в нашей жизни и работе – воспитание людей. Для этого нужно самому быть цельным, убежденным в правоте дела, которому служишь. Говорят, в моем характере заложена одна слабость: стараться всех и все понять, уметь объяснить события, факты, чужие поступки, найти им оправдание…

Я: Это хорошо или плохо?

Виктор: По-моему, ничего. Мой принцип воспринимать человека таким, как он есть, родился в практической работе. Каждый должен честно делать то, что ему поручено. Но этого мало. Нужно понимать цель, во имя которой трудится общество, и сознавать личную значимость в этом процессе. Некоторые рассуждают: я-де человек маленький, куда мне до мировых проблем; не до жиру, быть бы живу… Такой человек умышленно делает ставку на самоуничижение. Он не хочет видеть дальше своего носа; наплевать на все, что вне его котомки, вне его души и места под солнцем. Такой гребет под себя, стремясь побольше взять и мало что дать