другим. А ведь человек – совершеннейшее творение Земли, наделенное разумом и чувством прекрасного. С рождения он предназначен для жизни среди себе подобных и вместе с большими правами принимает на себя массу обязанностей по отношению к окружающим. Разве не так?..

Я и не собирался возражать. Только подумал: эту мысль следовало бы углубить, расширить применительно к нам, армейцам. Человек, надев погоны, становится членом особой с точки зрения нравственности категории людей. Получив право служить народу, защищать свое Отечество, солдат в дальнейшем имеет главным образом только обязанности. Он не может поддаваться настроению, испытывать посторонние, отвлекающие эмоции. Его жизнь подчинена одной цели; делает он лишь то, что нужно. А ведь это и есть самоотверженность, высшая доблесть человека и гражданина!..

Мы еще долго говорили о призвании, о месте в жизни. Выпив вечерком по бокалу вина, вспоминали фронтовых друзей, события, в которых довелось участвовать. Случайно заговорили о Толоконникове. Виктор недавно натолкнулся на его след. Один товарищ из Дальневосточного округа рассказал: Толоконников дослужился до майора, потом был уволен. Живет в Хабаровске, работает инженером на заводе.

Я откровенно обрадовался.

– Так и должно было случиться, – заявил Виктору. – Хотя в свое время ты пытался внушить мне, что в ошибках Толоконникова виноват сам.

– И до сих пор так считаю!

– А ты забыл, что произошло между вами незадолго до выхода десанта в море?..

Хорошо, что в свое время я записал достаточно подробно и эту нашу встречу с Виктором.

Толоконников: Неужели ты можешь всерьез думать, будто вершишь нечто значительное, изучая родословную солдатиков?

Калинник: Разве ты не делаешь того же, чтобы лучше понимать подчиненных?

Толоконников: Копаться в грязном белье, то бишь в личной жизни каждого, носиться с чужими страданиями, рассиропливать политику популярными сказочками – все равно что толочь воду в ступе.

Калинник: В чем же ты видишь свою нужность людям?

Толоконников: Почему обязательно я – людям, а не люди – мне? Каждый человек в период войны точно знает свою пользу. В первую очередь он хочет сохранить голову на плечах; оставшись в живых, заработать славу, чтобы иметь трамплин для прыжка в так называемое мирное будущее. Ты и Свят надеетесь на силу личного примера, в то время как куда полезнее взять в руки плетку. Не буквально, конечно. Приказ – та же плетка.

Калинник: Хорошо, что я уверен… Нет, просто знаю: ты не дурак, более того – не подлец. Но у тебя здорово замусорены мозги. Их надо основательно прочистить.

Толоконников: Не думаю, что тебе это под силу!

Калинник: Поступай как хочешь. Я не игрок, но с тобой готов заключить пари. Очень скоро ты пожнешь плоды своей близорукости, или я ничего не понимаю в людях…

Был у них и еще один крупный разговор. Вот он в двух словах.

Толоконников: Твоя Лидочка несчастна и одинока. Махоткин, этот неотесанный красавец, не обращает на нее внимания. Момент самый подходящий. Сейчас как раз тот случай, когда ее можно сравнительно легко утешить. Не терзайся! Тебе же хочется бросить себя к ее ногам? Так падай! Будь уверен, не растопчет. Поднимет и слезы утрет. А пропустишь момент, другой, порасторопнее, ухватит…

На это Виктор ответил:

– Вот что, Эрг, договоримся сразу, ты в это не встреваешь. Лида Якименко – женщина, которую я люблю. Если ты не способен понять такой простой истины, то подчинись моему требованию: ни звука больше о Лиде и моем к ней отношении. В твоих советах не нуждаюсь. Я не купец, она не вещь. Пусть все идет своим ходом.

…Перечитал старые записи, и малознакомый человек отчетливо встал за скупыми строчками. Виктор сказал: «И до сих пор считаю!..» Он не может простить себе, что не сумел помочь другому осознать в себе плохое, не сделал чего-то, что помогло бы тому взглянуть на себя со стороны. Вина ли это только Калинника? Ведь сумел же он заставить меня по-иному взглянуть на многие вещи!

Вернувшись из командировки, я много думал о нашей встрече.

Горестно вспоминать о друзьях, навсегда ушедших из жизни. Не менее прискорбно считать и потерянных, несостоявшихся людей.

Ну что ж, тем больше работы впереди, тем больше тревоги за товарищей и ответственности за будущее.

Разведчики, добравшись до окраины Сикуки еще засветло, расположились в скалах у самого берега. С вершины сопки в бинокль были хорошо видны вытянувшиеся вдоль побережья дома, низкие длинные строения, очевидно склады, река за ними. Улицы городка, кишевшие патрулями и отступающими войсками, походили на потревоженный муравейник.

– Тут и впотьмах с нашим славянским обличьем не прошмыгнешь, – проворчал Перепеча.

– Да уж, Никанор Парфенович, это не Европа. Никакой грим не поможет, – ответил Бегичев. – А врываться в город наскоком с нашими силами смешно…

– По воде надо попробовать, – заметил Ладов. – Пленный настаивает, что судно можно раздобыть только в устье реки Поронай, на этой чертовой базе фирмы «Мицубиси».

– Вплавь, что ли, добираться собираешься? – иронически заметил Бегичев, опуская бинокль. От резкого движения рука заныла с новой силой.

– Зачем? Здесь обязательно есть рыбаки. Значит, и баркасик какой-нибудь обнаружится.

– В поселках везде солдаты.

– Само собой. Разведать надо. Отпусти нас с Никанором, командир. Мы аккуратненько, течи не дадим… А?

В предложении Ладова был резон. Если удастся добыть лодчонку, задача наполовину разрешится.

Перепеча недовольно шмыгнул носом. Он порядком устал и шастать по берегу, рискуя нарваться на пулю, был не расположен. Однако спорить с Федюней бесполезно. Он добрый, но лишь до определенного момента. «Ах ты, корма в ракушках, – скажет, – шкуру бережешь, за спины других прячешься?!» Для Никанора слов оскорбительнее не придумаешь.

Двое разведчиков, дождавшись вечера, растворились между скал. Приказав всем спать, Бегичев заступил на дежурство первым. Предстояло долгое ожидание. Надвигалась ночь. В преддверии ее море заволакивал чернильный сумрак, приглушивший постепенно все звуки, даже рокот волн.

В голове теснились десятки вопросов. Что ждет их впереди, какие опасности подстерегают? Нет ничего хуже неизвестности… На Кайхэне гарнизон небольшой, но засел он в укрытиях. На скалах наверняка орудия, пулеметные гнезда. Лезть напролом в такой ситуации – чистейший вздор. Даже если помогут забойщики, все равно подобная затея обречена на провал. Надо искать обходные пути. Надо думать…

Отряд в составе семи человек, из которых трое ранены, – вот все, чем Бегичев располагает. Юля не в счет. Ее он надеется под любым предлогом удержать от участия в высадке. Например, оставить для охраны судна, которого, впрочем, тоже еще нет…

Перед Бегичевым стояла задача с полным набором неизвестных величин, и, поверни он обратно, никому бы в голову не