Сомова убили в квартире Щукиной.

Сомова убили…

Короткий металлический щелчок заставил Кораблёва вздрогнуть. Он взглянул на дверь: массивная бронзовая ручка беззвучно поползла вниз.

Крикнуть он не успел. Дверь отделилась от стены.

В образовавшемся проёме с направленным на него дулом пистолета стоял… Сомов.

_____

Машина остановилась возле крошечного, осиным гнездом прилепившегося к стене дома заведения с вывеской «РЕСТОРАН-КАФЕ-БАР». Широкоплечий, грузный водитель выключил двигатель, не без труда выбрался наружу, буркнул: «Жди» и скрылся за дверью.

Сева огляделся. Район был ему не знаком, как однояйцевые близнецы, похожие друг на друга дома могли принадлежать как Тёплому Стану, так и Южному Бутову, северу Москвы и востоку Санкт-Петербурга…

«Сплошная „Ирония судьбы“, — невесело подумал Мерин. — Никакого мало-мальски примечательного ориентира, никому не расскажешь, куда ехать. Убьют и никто не узнает, где могилка моя».

Он вышел из машины — в пределах видимости ни одной живой души, ни одного автомобиля, никакого движения, ни одно окно, кроме ресторана, не освещено признаком жизни, хотя время не позднее — мёртвый город.

ЧТО ЭТО?

Видимо, сказались бессонница и усталость последних дней, потому как понимание того, что находится он в ещё не заселённой новостройке, приходило постепенно.

Чёрт, куда его завезли?

Впрочем — почему «завезли»? Куда он сам заехал?

…Звонок Александра Курбаева (так представился звонивший) застал его в квартире Веры Нестеровой чуть ли не в обнимку с Дмитрием Кораблёвым. До этого он уже в течение получаса лихорадочно объяснял плохо соображавшему «серийному убийце», что с ним произошло за эти четверо тёплых майских суток и как ему надлежит вести себя в дальнейшем, чтобы помочь милиции изобличить преступников.

Тот поначалу категорически отказывался верить, называл всё услышанное «бредом», «провокацией», «подставой», но когда Мерин прибегнул к последнему аргументу — вытащил из кармана склянку тёмного стекла, содержащую жидкость с едва уловимым характерным запахом миндаля и пояснил, что это и есть цианистый калий — яд пролонгирующего действия, которым отравили его жену, он сник, закрыл лицо руками и перестал реагировать.

Севе больших трудов стоило вывести его из состояния ступора, добиться осмысленности взгляда и заставить слышать.

И в это время позвонил Курбаев.

— …через полчаса будет ждать мой человек. Тверская, 25, «Жигули» красного цвета Т-049-ВР, приедешь один, без хвоста. Это условие. В противном случае — ни тебя, ни девки. Отказ — кончаю с рыжей. Да или нет.

— Кто это?

— Да или нет?!! — голос сорвался на истерический крик.

— Да.

В трубке зазвучали короткие гудки.

До Тверской улицы он добрался на такси минут за двадцать, у дома № 25 стоял красный жигулёнок.

— Вы от Курбаева?

— Садись.

Ехали час двенадцать минут…

…Из дверки «осиного гнезда» вышел широкоплечий, махнул ему рукой, мол — заходи.

Его обыскали, отобрали револьвер, подтолкнули в «зал», размерами напоминавший кухню малогабаритной хрущёвской пятиэтажки.

За одним из двух столиков сидел небольшого роста человек. Синяя выбритость впалых щёк и чёрные навыкате глаза выразительно указывали на его кавказское происхождение.

— Закрой дверь.

Это относилось к обыскивавшему Мерина верзиле. Тот беспрекословно исполнил приказание.

— Сядь, — это Мерину. — Говорить буду я. Ты не ставишь никаких условий и не задаёшь никаких вопросов. Курбаев — это для телефона, меня зовут Аликпер Турчак, я председатель совета директоров корпорации игровых заведений Москвы. У меня досье на половину правительства и половину Думы об их миллионных проигрышах и увлечении проститутками. Думаю, не надо большого воображения, чтобы представить мои связи наверху. Это я к тому, что нет такого деяния, за которое бы меня не оправдали — меня берегут, как ядерную кнопку. У тебя единственный шанс продолжить служение Родине — мне нужен Кораблёв…

— Где Екатерина Ели…

Мерин не договорил. Турчак вскочил на ноги и так ударил кулаком по столу, что где-то за стеной посыпалась и разбилась посуда.

— Я пре-ду-пре-дил!!! Говорить буду я! — Он сделал шаг к окну, долго массировал повреждённую руку, сел. — Я не шучу. И не повторяю. Следующий раз — последний.

Молчание длилось не менее минуты. Затем он продолжил:

— Мне нужен Кораблёв. Не позднее завтрашнего дня. Сейчас тебя отвезут обратно — займёшься делом. Допускаю, милиция не вышла на след, но это твоя проблема. Он не иголка — подними своих легавых. Всех! По всей стране! По всему миру, если надо! Твоя проблема. Но найди! И отдай мне. Завтра! Я позвоню ровно в семь. Иначе… Ну ты понял меня!

Он энергично провёл по воздуху короткую горизонтальную черту. Потом, не повышая голоса, позвал:

— Войди. — И, когда в дверях застыл широкоплечий водитель, приказал, кивнув головой в сторону сидящего напротив себя. — Туда же.

Очнулся Мерин от грубого тычка в плечо: «Приехали. Вылезай». Открыл глаза — Тверская, 25. Целый час отошёл в вечность.

Так крепко он спал только в далёком беззаботном детстве, когда после какого-нибудь очередного отчаянного проступка удавалось заполучить бабушкино всепрощение.

_____

Весь следующий день до девятнадцати часов прошёл как в тумане: Мерин добросовестно и не один раз старался восстановить последовательность произошедших с утра событий — не тут-то было. Память выдавала — и то скупо, пунктиром — незначительные, ни к чему не обязывающие детали вроде глупой ссоры с бабушкой или традиционной перепалки на проходной МУРа с мудаком-Каждым. А вот подробности, так сказать, генерального события — зубодробильной головомойки, учинённой Скоробогатовым всему составу бригады, — ускользали. Помнилась основная теза оратора: они (все трое) — не что иное, как гадкие, недалеко ушедшие от уголовников непрофессионалы. Такого от своего начальника Сева никак не ожидал.

Смягчило впечатление от бешенства полковника только то, что по прошествии как минимум полутора часов непрерывного ора он, прогнав сотрудников, велел ему остаться и они вдвоём долго и скрупулёзно разрабатывали план дальнейших действий.

Но сначала Скоробогатов сказал:

— Больше я к этому возвращаться не буду, Всеволод, но знай: ещё один подобный вывих и дверь в органы для тебя будет закрыта навсегда. Слов на ветер, надеюсь, ты знаешь, я не бросаю.

И тон начальника, и официальное «Всеволод» сомнений не оставляли: будет именно так.

Выйдя из кабинета полковника, он позвонил Нестеровой. Разговор тоже восстанавливался в памяти не подробно.