— Тут вы решительно ошибаетесь.

Трусс не сомневался, что скальпель угодит в цель — Вера Нестерова отнесёт это его утверждение на счёт своих слов — «всё сказала без утайки» — и не ошибся.

Она вскинула на него вмиг затянувшиеся чёрными тучами небесные глазки и почти прокричала:

— Вы мне не верите?!

— Да что вы, Господь с вами, как можно, просто вы не в курсе дела: он отнюдь не «мальчик», как вы неоднократно изволили выразиться, я даже не сразу понял, о ком идёт речь. Выглядит молодо — это правда, а так — ему под сорок, мой непосредственный начальник. Семь пулевых ранений, не говоря о ножах — он их царапинами называет. От одной такой еле выжил — в миллиметре от сердца. Мы чуть с ума не сошли, думали — всё, а он из госпиталя и опять под пули. Гордость отдела.

— Вот как? — Вера заметно повеселела. — А мне говорил, что первое самостоятельное задание…

— Скромность. Нечеловеческая скромность. Мы сами все удивляемся. Не поверите — Звезду Героя даже по праздникам никогда не наденет — стесняется: «Какой — говорит — я герой. Вот Гризодубова с Покрышкиным — это да! А я…» И только рукой махнёт.

— Поразительно!

— Не то слово! Был случай, убийца взял в заложницы девушку, пистолет к затылку и требует — не помню точно что, но что-то невыполнимое. Так мы все залегли, а он поднимается и идёт на него. Тот кричит: «Убью!» А он идет. «Стреляю!!» А он идёт! «Не подходи-и-ии!!!» — кричит и ещё матом немножко. А Всеволод Игоревич подходит к нему, спокойно отбирает пистолет и ведёт в машину. Так бандит с перепугу из штанов себе под ноги, извините, напачкал. А наш и бровью не повёл — белый только, как простыня. Мы все были в шоке. Что вы. Гипнотизёр!

Трусс сознательно перегибал палку, человек душевно покойный, не несущий за собой вины никогда не поверил бы даже малой толике сказанного. Напротив же, «рыльце в пуху» обязывает сосредоточиваться исключительно на собственных проблемах и тут уж не до препарирования собеседников. Таких обмануть, как правило, большого труда не составляет.

Нестерова, похоже, искренне верила каждому сказанному Анатолием Борисовичем слову, открывала ротик, мотала в знак невероятности услышанного головкой — другими словами, была самым что ни на есть благодарным и доверчивым слушателем.

«Или наивна до патологии, или по уши в говне. Третьего не дано. Или же я не гений, что практически исключается».

И майор с удвоенным энтузиазмом двинулся дальше.

— А интуиция какая! Никому даже близко в голову не войдёт — быть такого не может — а он настоит на своём, всё скрупулёзно проверит — точно. Прав на все сто. Экстрасенсы отдыхают, ей-богу.

Трусс закурил новую сигарету, восторженно помолчал, как бы в очередной раз отдавая дань меринским достоинствам, и перешёл к главному.

— А проницательность!! Ну это просто непостижимо! Знаете, как мы его между собой называем? — Он глянул на дверь и перешёл на доверительный шёпот. — Детектор. Ага. Детектор лжи. Его обмануть невозможно. Пробовали — битый номер. Глазищи в тебя упрёт — как сквозь стену проходит: «Это правда, верю, это тоже правда, а вот это — ложь!» И ведь прав, чертяка! Всегда прав! Да что я рассказываю, вы и сами поди на себе испытали, когда встречались, не так ли?

Он в упор, не мигая, уставился на сидящую напротив красотку и, то ли желаемое намного опережало действительность, то ли действительное подтверждало желание, но ему показалось, что последний пассаж с «проницательностью» произвёл на Нестерову неблагоприятное впечатление. Она вдруг беспричинно посерьёзнела, отвела зашторенные ресницами глазки в сторону и на простой вопрос следователя ответила с труднообъяснимым запозданием, так что тому даже пришлось её подогнать.

— Нет? Я не прав?

— Почему? Правы, наверное, вам видней… Просто мне он показался совсем другим… нежели вы… его… Каким-то робким даже, неуверенным, неопытным…

— Во, во, во! Именно. Он всяким может быть. И робким, и жёстким, и злым, добрым, нежным, глупым — каким угодно, в зависимости от обстоятельств — в том и гениальность. Психолог. Вас он расположил к себе «неопытностью», правильно, вы, женщины, народ сентиментальный, пожалеть, по головке погладить — ваш хлеб. А когда он на оперативке докладывал высокому начальству — вас описал в превосходнейших тонах, уж поверьте мне, Вера Артемьевна, красок не жалел, хотя восторженность не самая близкая его подруга, ему, скорее, сдержанность свойственна. «Она, — говорит, — неоценимую информацию предоставила следствию, а уж искренность её, — говорит, — граничила с самопожертвованием». Так и выразился.

У Трусса от долгого немигающего взгляда заслезились глаза и, дабы не обнаруживать не первую свежесть своего носового платка, он, извинившись, встал и отошёл к окну.

Расслабить, снять напряжение и, главное, заинтриговать расфуфыренную модель, похоже, ему удалось.

Пора было проводить очередной, многократно не без успеха проверенный приём. В греко-римской борьбе это называется «захват с подсечкой».

Анатолий Борисович вернулся к столу, произнёс необъяснимо громко:

— А почему я, по его настоятельному требованию, попросил вас заглянуть к нам сегодня на огонёк — так это исключительно опять же его пресловутая интуиция. Упёрся — «Информация предоставлена неоценимая, но она отрицательная. Ни слова правды. Ложь от начала до конца. Разберитесь». А Мерин, повторяю, не ошибается.

Он толкнул ногой входную дверь, вышел в коридор и уже оттуда, не оборачиваясь, добавил:

— Продолжим через пять минут. Отдохните пока.

_____

С замком задержки не было — несколько выверенных движений отмычкой и тяжёлая, обитая малиновым дерматином дверь, не оказав сопротивления, бесшумно поползла в полумрак прихожей. Этому искусству Мерин научился ещё в милицейском техникуме у бывшего виртуоза-«медвежатника», под конец жизни отошедшего от дел и по сей день щедро делящегося своим мастерством с молодым поколением правоохранительных органов. Учеником он оказался способным, к премудростям проникновения в чужие квартиры подошёл творчески, не только усвоив преподанное, но и внеся в сей небезопасный процесс свою (и немалую) лепту.

Практика милицейской жизни за недолгое время службы уже не раз подбрасывала ему трудноразрешимые задачки и всякий раз он с неизменным успехом выходил победителем в решении замочных головоломок, чем обратил на себя благосклонное внимание высокого начальства.

Но чтобы вот так — без санкции, без совета с кем бы то ни было — такого не только не бывало, но ещё вчера ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь он решится на подобное служебное преступление. А в том, что это именно преступление, можно было не сомневаться, как себя ни уговаривай и как ни оправдывай целесообразностью и благородством цели. Нарушение закона о неприкосновенности личной собственности — есть воровство и карается подобное деяние со всей строгостью, предусмотренной уголовным кодексом. И Мерин понимал, что даже при наилучшем стечении обстоятельств серьёзнейших последствий ему не избежать — в данном случае «победителя» будут судить и судить очень строго.