Натан и Кит так радовались, что Джесс уезжает, что разговаривали с ним вежливо и даже что-то подарили. Джесс сам смастерил подарки для всех. Было уютно и празднично, вот только на кухне Джесс шепнул мне: “Эх, Мэгги, что ты только будешь делать без меня?”, и у меня чуть сердце не разорвалось. Он подарил мне кольцо с луной и солнцем. По чистой случайности мы подарили друг другу серебряные фляжки. И подумали: какое классное совпадение. Натан сказал: “Нет, мама, это мрак”, но я тогда пропустила его слова мимо ушей.

Джесс улетал в шесть. Джо захотел его проводить. Я села за руль, довезла нас до аэропорта под дождем. По радио крутили “Стив Миллер Бэнд” и “Роллингов”. Джо прихлебывал пиво из банки, а мы с Джессом – “Джим Бим” из пинтовой бутылки. Мне ни разу не приходило в голову, что я толкаю Джесса и Джо на скользкую дорожку. Когда я с ними познакомилась, они уже выпивали. Покупали спиртное, и у них никогда не спрашивали документы. Но, если честно… я так упорно отказывалась признавать себя алкоголичкой, что их попойки меня тем более не смущали.

Когда мы вошли в аэропорт, Джесс встал как вкопанный, сказал: “Матерь божья. Вы никогда не найдете машину”. Мы засмеялись, не догадываясь: слова-то пророческие.

Мы вовсе не нажрались. Слегка поддали, раздухарились – это да. Я старалась не подавать виду, как раскисла из-за его отъезда.

Теперь-то я сознаю, что мы обращали на себя внимание. Все трое высокие. Джо – смуглый индеец из племени лагуна, с длинными черными косами, в косухе, с ножом на поясе. Сапоги-грязедавы, “молнии” и цепи. Джесс – в черном, со спортивной сумкой и с гитарой. Джесс. Он был неземной. Я даже уголком глаза не могла на него посмотреть: его зубы, его подбородок, глаза цвета золота, длинные волосы, летящие по ветру. А взглянула бы – заревела бы в голос. Я принарядилась к Рождеству: брючный костюм из черного бархата, индейские бусы. Как бы то ни было, наша троица вместе, звон рамки от всех этих железок, которые Джо на себя навешивает… Нас сочли опасными, развели по разным комнатам и обыскали. Они залезли мне в трусы, в сумочку, их пальцы шарили в моих волосах, между пальцами ног. Во всех местах. Выбравшись оттуда, я нигде не увидела Джесса и побежала к гейту. Самолет Джесса уже улетел. Он кричал клерку, что в самолете его гитара, в самолете его записи. Мне понадобилось в туалет. Возвращаюсь – у регистрационной стойки никого. Самолет улетел. Я спросила у какого-то мужчины, успел ли высокий парень в черном на самолет. Мужчина указал мне подбородком на дверь без таблички. Я вошла.

В комнате было полно охранников и полицейских. Едко пахло потом. Двое охранников скрутили Джо, он был в наручниках. Двое полицейских держали Джесса, а третий бил его по голове фонариком футовой длины. Лицо Джесса превратилось в кровавую маску, рубашка намокла от крови. Он кричал. Я, никем не замеченная, прошла через всю комнату. Все глазели, как полицейский бьет Джесса, – словно бы смотрели бокс по телевизору. Я вырвала фонарик, стукнула им полицейского по голове. Тот с грохотом рухнул. “О черт! Он мертвый”, – крикнул другой.

Меня и Джесса в наручниках провели через весь аэропорт и завели в подвал, там у них маленький полицейский участок. Мы сидели рядом, наши руки, заломленные за спину, были прикованы к стульям. У Джесса глаза не открывались – склеились от крови. Он ничего не видел, а рана на его макушке все еще кровоточила. Я умоляла их очистить или перевязать рану. Смыть кровь с его глаз.

– Вас в Редвуд-Сити отмоют, в тюряге, – сказал охранник.

– Блин, Рэнди, он малолетка! Кому-то придется везти его через мост!

– Малолетка? Эта стерва здорово влипла. Я его не повезу. У меня смена кончается.

Подошел ко мне:

– Ты помнишь, что звезданула сотрудника при исполнении? Он в реанимации. Может, и жив не будет.

– Прошу вас. Не могли бы вы вытереть кровь с его глаз?

– Имел я его в глаза.

– Джесс, наклонись немножко.

Я слизала с его глаз кровь. Лизала долго – кровь была густая, запекшаяся, застряла в его ресницах. Я невольно сплевывала. Теперь, окаймленные ржавчиной, его глаза засияли медово-янтарным светом.

– Эй, Мэгги, дай мне посмотреть на твою улыбку.

Мы поцеловались. Охранник схватил меня за волосы, отодвинул от Джесса, дал мне пощечину: “Грязная сука!” Тут послышались какие-то вопли, и к нам швырнули Джо. Его арестовали за нецензурную брань в присутствии женщин и детей. Он рассвирепел, когда ему отказались говорить, где мы.

– Этот поедет в Редвуд-Сити – большой уже.

Поскольку руки у него были скованы за спиной, он не мог нас обнять. И тогда он нас обоих поцеловал. Насколько я помню, он никогда раньше не целовал в губы ни меня, ни Джесса. Потом он сказал: это потому, что у нас обоих на губах запеклась кровь, ему стало нас жалко. Полицейские снова обозвали меня извращенкой: мальчишек портит.

Я разозлилась. Тогда я еще не взяла в толк, что все про меня подумают. Понятия не имела, что накапливаю обвинение за обвинением. Один полицейский зачитал мне эти обвинения, сидя за стойкой у дальней стены: “Появление в общественных местах в нетрезвом виде, воспрепятствование аресту, нападение на офицера полиции, нападение с применением смертоносного оружия, покушение на убийство, сопротивление аресту. Непристойное и распутное поведение, половой акт с несовершеннолетним (облизывание его глаз), побуждение несовершеннолетних к актам делинквентности, хранение марихуаны”.

– Эй, что за фигня? – сказал Джо.

– Молчи, – прошептал Джесс. – Это сработает на нас. Ее, наверно, подбросили. Нас всех только что обыскали, верно?

– Ой, блин, сто пудов, – сказал Джо. – И вообще, если б она была, мы бы ее уже искурили.

Джесса увели. Нас двоих – меня и Джо – посадили на заднее сиденье полицейской машины. Отвезли за много миль в тюрьму в Редвуд-Сити. Я могла думать только об одном: Джесс, считай, уехал. Прикинула: его отправят в Альбукерке, а потом он вылетит в Лондон.

Две мерзких мужеподобных надзирательницы залезли мне в вагину и прямую кишку, отправили меня под холодный душ. Вымыли мне голову щелочным мылом, разъедающим в глаза. Спровадили дальше, не выдав ни полотенца, ни расчески. Из одежды дали только коротенький халат и кроссовки. У меня был синяк под глазом, губа разбита – меня поколотили, когда отнимали фонарик. Коп, который вел меня вниз, все время теребил наручники, так что у меня на обоих запястьях зияли кровавые порезы, как у незадачливого самоубийцы.

Сигареты у меня отобрали. Две проститутки и одна пьянчужка, которые сидели вместе со мной, оставили мне докурить свои жалкие мокрые бычки. Никто не спал, никто не разговаривал. Меня всю ночь трясло: от холода, от похмелья.

Утром нас отвезли на автобусе в суд. Я говорила через окошечко по телефону с толстым краснолицым адвокатом, который зачитал мне вслух полицейский рапорт. Сплошное вранье и искажение фактов – вот что было в этом рапорте.

“Получили сообщение о трех подозрительных личностях в аэропорту. Женщина с двоими «Ангелами ада», один из них – индеец. Все вооружены и потенциально опасны”. Я стала ему втолковывать: в рапорте все неправда. Адвокат не слушал, просто спрашивал: “А с тем пацаном ты трахалась?”